Московский техникум космического приборостроения ФГБОУ ВО

«Московский государственный технический университет имени

Н.Э. Баумана»

Исследования, объединённые общим

заглавием:

«Скорбь и возвышенность

поэзии Серебряного века»

Преподаватель словесности,

член Российского Союза Писателей

Гайкова Нина Николаевна.

1

Москва 2021 г.

Оглавление.

1. Введение. …………………………………………….…стр. 3

2. Реквием по России. …………………………..…………стр. 4

3. Любовь к Отечеству – земному и Небесному. …….стр. 13

4. От любомудрия к Истинному Христианству. …......стр. 33

5. Глубокое видение «русского апокалипсиса». ……..стр. 46

6. Краски Вечного Мироздания, отразившие

«Свет Незакатный». ………………………………….…стр. 61

2

Введение

Серебряный век русской поэзии

для многих невольно ассоциируется

с русской трагедией, с разрушением Великой России. Те,

о ком пойдёт речь, мятежную, обезумевшую Россию не покинули - двое из них

приняли смерть. А потом их великие произведения были преданы

забвению.

Имён здесь назвать не будем – они в самом сборнике.

Власти шариковых и швондеров умные, образованные, а тем более, православные

люди не только были не нужны, но и по понятным причинам представляли

опасность. Стихи поэтов Серебряного века издавались только за границей, поэтому

к ним тем более мало кто мог иметь доступ. А были ещё случаи, когда в библиотеку

какого-нибудь завода или НИИ приходили «ревностные служители советской

идеологии» со списком «вредной» литературы – и книги изымались!!! Вряд ли,

конечно, их сжигали, как в 30-е годы в безбожном СССР или фашистской Германии,

скорее всего книги «осели» у тех, кто изымал. За народ решали, что можно читать,

а что боящейся за себя власти «царя Ирода» неугодно. А ещё один из самых

страшных приёмов – это не шельмовать, а просто словно вычеркнуть из жизни, из

памяти, из литературы.

Но всё в конце концов возвращается на круги своя - и имена великих поэтов

Серебряного века, их творчество вернулись в Своё Отечество…

3

«Реквием по России».

Глава первая «Скорбное поминовение».

Реквием – поминальная молитва у католиков, скорбная Месса.

На латинский текст её писали музыку и В.А.Моцарт, и Дж.

Верди – да всех не перечислить.

Только бывают случаи, когда внешние «формы» не столь важны –

и словно «отступают» перед сутью. Оттого и получила название «Реквием»

самая

трагическая поэма великой А.А.Ахматовой.

У православных - Панихида, Лития у католиков – Реквием. Конечно, смерть всегда

печальна - но ведь все мы смертны. И звучит молитва об упокоении души, о прощении

прегрешений – вольных и невольных…

А если смерть – вернее, убийство, уничтожение становится «нормой» для боящейся

за себя власти царя Ирода?! Если появление «чёрного ворона» или, как сказано

в поэме, «чёрной маруси» воспринимается как приход палача – приход смерти?!

Если, при появлении этой машины смерти каждый думает: «За кем

и кто следующий?!».

Если проводится по сути «геноцид» собственного народа?! Если

целенаправленно

истребляются

лучшие

умы,

благородство

происхождения?!

Поэма создана в годы репрессий - и о репрессиях – поэт называет это

время

«страшными

годами

ежовщины»

по

фамилии

наркома

внутренних дел. (Нарком – значит «народный комиссар». И эти «народные комиссары»

народ тысячами мучили и казнили. Это так - заодно).

И, очевидно, само слово – само понятие «Реквием» в восприятии русского человека века

двадцатого несколько утрачивает связь с Панихидой – с известными каждому словами:

«Со святыми упокой, Христе, души раб Твоих…» и становится синонимом трагедии.

Появляется понятие «Русский Реквием».

По сути, это название можно отнести и к некоторым произведениям Н.С.Гумилёва,

О.Э.Мандельштама и не только, наверное. Великая «троица» поэтов - акмеистов -

А.А.Ахматова, Н.С.Гумилёв, О.Э. Мандельштам, которых можно назвать Мучениками

Неявленными.

Глава вторая «Крик души России»

«Реквием»

- по сути, даже не название, а понятие, точно

отразившее

трагедию

России.

Итак,

Поэма

создавалась

А.А.Ахматовой

из отдельных отрывков, написанных с 1935

4

по 1940 года. Крик души! Череда криков! Оттого и стихотворный

размер отрывков всё время меняется.

И ещё надо помнить – появись тогда хоть одна строка - просто написанная

на клочке бумаги, обмолвись кто-то хоть словом – и живым не бывать никому –

уж по крайней мере, не миновать ареста или ссылки.

Вот когда проверяется настоящая дружба - А.А.Ахматова начитывала выстраданные

строки своим друзьям – и они запоминали. Запоминали и удерживали в памяти до тех пор,

пока можно будет хотя бы вслух произнести.

«В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в

тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то "опознал"

меня. Тогда стоящая за мной женщина, которая, конечно, никогда

не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем

оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом):

- А это вы можете описать?

И я сказала:

- Могу.

Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом».

Говорить о вопиющем ужасе написанного, вернее, происходящего необходимости нет.

Сама А.А.Ахматова аресту не подвергалась – хотя бы уже написан приказ – что уж

у «них» не получилось…

Но рядом гибли близкие люди - её муж профессор был арестован и расстрелян, как

и первый муж – Поэт-Мученик, Герой Отечества Н.С.Гумилёв. А семнадцать месяцев

в тюремных очередях она провела к сыну – Льву. Поэтому «муж в могиле, сын

в тюрьме».

Впоследствии сын Л.Н.Гумилёв

отсидит в тюрьмах в общей сложности 14 лет –

«то за отца, то за мать», но в 1941г. пойдёт по чужим документам воевать. Воевать

за Россию, а не за сломавшую тысячи людских жизней власть. Он станет профессором,

доживёт до 80 лет. Только, к сожалению, детей у них с супругой не будет. По вине тех,

кто допрашивал в тюрьмах…Довольно!...

Конечно, А.А.Ахматова в полной мере изведала всё в поэме

отражённое. Однажды пришлось ей ради спасения сына написать

«хвалебную оду» Сталину…

Потому и появятся строки «кидалась в ноги палачу». Какое

точное «определение» власти! …

Звезды смерти стояли над нами,

И безвинная корчилась Русь

Под кровавыми сапогами

И под шинами черных марусь.

Над Россией стоят «звёзды смерти», Святая Русь «корчится… под шинами чёрных

марусь».

«Звёзды смерти» над Ленинградом, над Россией тридцатых годов в поэме

5

А.А.Ахматовой

– и «Солнце мёртвых»

- одной из самых страшных, трагических

произведений И.С.Шмелёва о гражданской войне. Человеческая жизнь «стоит меньше

битой посуды». И небеса с солнцем и звёздами – страшно вымолвить – мёртвыми стали…

Понятно, что «Реквием» не только о семье поэта – он обо всей многострадальной

России

-

и

местоимение

«я»

означает

причастность.

Причастность

не

только

происходящему ныне, но и всей многострадальной истории Отечества.

Глава третья «Погашенные свечи жизней »

Уводили тебя

на рассвете,

За тобой, как

на выносе,

шла,

В темной

горнице плакали дети,

У божницы свеча оплыла.

На губах твоих холод иконки,

Смертный пот на челе…

Не забыть!

Буду я, как стрелецкие женки,

Под кремлевскими башнями

выть.

«На выносе» - на похоронах – потому что «оттуда» многие не вернутся или вернутся

через много лет искалеченными.

Свеча – в классической литературе часто символ жизни – да и не только в литературе.

Древний символ, восходящий ко временам катакомб.

А здесь она уже «оплыла» - и зажечься ей больше не суждено – не дадут.

Смрадный ветр, как свечи, жизни тушит:

Ни позвать, ни крикнуть, ни помочь -

написал замечательный поэт серебряного века М.А.Волошин,

как и А.А.Ахматова, Родину после прихода к власти слуг

антихриста не покинувший, скорби с Россией разделивший.

К этому произведению с трагическим названием «На дне

преисподней» мы чуть позже возвратимся.

А пока снова «Реквием» А.А.Ахматовой. Все помнят, конечно, чудовищно жестокую

казнь стрельцов Петром Первым, очень испугавшимся за свою власть – людей, перед

окнами повешенных! Разве не так же и ныне запугивает инакомыслящих новая власть,

уводя, мучая, высылая и расстреливая?! Оттого и проводит поэт параллель двух эпох.

Нет, это не я, это кто-то другой

страдает.

Я бы так не могла, а то, что

случилось,

Пусть черные сукна покроют,

И пусть унесут фонари…

Ночь.

Кажется, всё происходящее – страшный сон, потому что всё это

за

пределами

человеческого

понимания.

Надо

скорее

проснуться… но не получится…

6

Глава четвёртая « Ночь. Россию покрывшая»

Ночь, тьма, безвременье. Всё покрыто мглою – и небеса в ней скрылись…

Мы обещали вернуться к стихотворению М.А.Волошина -

С каждым днем все диче и все глуше

Мертвенная цепенеет ночь –

Только в годы создания «Реквиема» поэта уже на земле грешной не было – эти строки

созданы в память убиенного самозваной властью в 1921 году Н.С.Гумилёва.

А всё, происходящее ныне – в «Реквиеме», словно страшное «продолжение».

«И хожу я по чёрному свету» - не требующий разъяснений крик души человека, смысл

жизни потерявшего! А сколько таких было! Свет не может быть «чёрным», но стал.

Написаны строки эти чудом выжившим с большевистском плену Иваном Савиным

(Севалайненом), которому отпущено было всего двадцать восемь лет земной жизни.

Написаны - тоже до «Реквиема» - почти за десять лет – и тоже поэта тогда уже в живых

не было.

«Чёрным» свет стал и для лирического героя «Реквиема», и для самой –

создавшей его, и для все России.

И,

наконец,

ещё

один

образ,

созданный

Поэтом-Мучеником,

тоже

Россию

не оставившим и погибшим в пересыльном лагере. «Неоконченной вечности мгла» -

так завершает О.Э.Мандельштам одно из самых трагических своих произведений

«Небо Вечери…»,

созданного в те же «смертоносные» годы, что и «Реквием»

А.А.Ахматовой.

Россию покрыли «черные сукна» смерти - невинных, власти не угодивших.

Глава пятая. «Убиение Женщины».

Показать бы тебе,

насмешнице

И любимице всех друзей,

Царскосельской веселой

грешнице,

Что случится с жизнью

твоей —

Как трехсотая, с передачею,

Под Крестами будешь стоять

И своею слезою горячею

Новогодний лед прожигать.

Там тюремный тополь качается,

И ни звука — а сколько там

Неповинных жизней кончается…

Кто же эта «Царскосельская веселая грешница»?! Конечно,

знаменитая Царскосельская Статуя Девушки над разбитым кувшином. Девушки,

воспетой и А.С.Пушкиным, и самой А.А.Ахматовой лет за двадцать до

создания «Реквиема».

Урну с водой уронив, об утес ее

дева разбила.

Дева печально сидит, праздный

держа черепок.

Чудо! не сякнет вода, изливаясь

из урны разбитой;

Дева, над вечной струей, вечно

печальна сидит –

хорошо известные строки родоначальника русской поэзии.

7

А вот строки самой А.А.Ахматовой, созданные незадолго до того, как весь мир запылал

в пожаре войны, приведшей к главной русской трагедии двадцатого века.

Уже кленовые листы

На пруд слетают лебединый,

И окровавлены кусты

Неспешно зреющей рябины,

И ослепительно стройна,

Поджав незябнущие ноги,

На камне северном она

Сидит и смотрит на дороги.

Я чувствовала смутный страх

Пред этой девушкой воспетой.

Играли на ее плечах

Лучи скудеющего света.

И как могла я ей простить

Восторг твоей хвалы

влюбленной…

Смотри, ей весело грустить,

Такой нарядно обнаженной.

И вот воспетая в веках Красавица словно превращается в одну из тех несчастных,

измученных, задавленных страхом, раньше времени постаревших, у которых осталось

«что-то вроде лица и что-то вроде улыбки», как написала

А.А.Ахматова в своих воспоминаниях. Убиты красота и величие

женщины – убиты тюремными надсмотрщиками и конвоирами.

По всей

- некогда Великой России, а теперь измученной

и униженной «неповинные жизни кончаются»…

Глава шестая «Приговор, России вынесенный»

И упало каменное слово

На мою еще живую грудь.

Ничего, ведь я была готова,

Справлюсь с этим как-нибудь.

У меня сегодня много дела:

Надо память до конца убить,

Надо, чтоб душа окаменела,

Надо снова научиться жить.

А не то… Горячий шелест лета,

Словно праздник за моим окном.

Я давно предчувствовала этот

Светлый день и опустелый дом.

Глава «Приговор», ставшая почти самостоятельным произведением...

Да, Л.Н.Гумилёв смертной участи избежал, но не избежали тысячи

других

–

кого-то

о

долге

и

совести

забывшие

врачи

скорой

на расстрел везли… Неважно, что в Подмосковье. Приговор вынесен

всем! …

А после приведённого в исполнение приговора приходит смерть!

Только …

Ты все равно придешь — зачем же

не теперь?

Я жду тебя — мне очень трудно.

Я потушила свет и отворила дверь

Тебе, такой простой и чудной.

Прими для этого какой угодно вид,

Ворвись отравленным снарядом

Иль с гирькой подкрадись, как

опытный бандит,

Иль отрави тифозным чадом.

Иль сказочкой, придуманной тобой

И всем до тошноты знакомой,-

Чтоб я увидела верх шапки голубой

И бледного от страха управдома.

Мне все равно теперь.

Клубится Енисей,

Звезда Полярная сияет.

И синий блеск возлюбленных очей

8

Последний ужас застилает.

Это же не просто образ смерти – это «разговор» со смертью.

И глава называется «К смерти» - потому что обращается

к ней… Кто? Тот, от лица которого написано произведение.

Но, как уже совершенно ясно, написана поэма и «от лица»

той, что «ото всех уже отделена»

после вынесенного

близкому человеку смертного приговора. И «от лица» тех

«трехсот», что томятся неизвестностью в тюремной очереди,

«слезою горячею

«прожигая новогодний лёд». Тех,

у которых вместо лица и улыбки осталось «что-то вроде».

И все они для тюремщиков такая же, как сказала

А.А.Ахматова в другой поэме, «лагерная пыль», как и

сами заключённые. И могут скоро «занять их место».

Значит, все они так или иначе «говорят» со смертью…

«Разговор» со смертью в русской литературе встречается не только в «Реквиеме».

Но дело в том, что здесь не просто «разговор» в привычном смысле – а «безответное

обращение», «безответная мольба». О чём?! Страшно выговорить – о том, чтобы

пришла и забрала – неважно как, потому что уже «всё равно». Потому что отчаяние

значит потеря и надежды, и веры.

А если не придёт смерть и не заберёт – то придёт безумие - от непосильных

страданий.

Уже безумие крылом

Души накрыло половину,

И поит огненным вином

И манит в черную долину.

И поняла я, что ему

Должна я уступить победу,

Прислушиваясь к своему

Уже как бы чужому бреду.

Не приведи, Господь, такое пережить! Как и то, о чём говорится дальше:

Ты спроси у моих современниц,

Каторжанок, стопятниц, пленниц,

И к тебе порасскажем мы,

Как в беспамятном жили страхе,

Как растили детей для плахи,

Для застенка и для тюрьмы.

Посинелые стиснув губы,

Обезумевшие Гекубы

И Кассандры из Чухломы

Загремим мы безмолвным хором,

Мы — увенчанные позором:

«По ту сторону ада мы».

Эти

строки тоже созданы А.А.Ахматовой

- знаменитая

«Поэма без героя» - и звучит в них, по словам самого автора,

тема «Реквиема».

Жутко, если «беспамятный страх»

заменил все другие

чувства, если дети изначально обречены на мучения и смерть;

если все, в России живущие, оказались

«увенчанными

позором» и в конце концов «по ту сторону ада». «Ада», в который превратили Землю

Русскую пришедшие к власти палачи.

Ради чего жить?!

Конечно, нельзя, неправильно, несправедливо было бы сказать, что все о смерти молят –

но все со смертью «беседуют».

9

Глава седьмая «Россия Распятая».

Не рыдай Мене, Мати, во гробе зрящия.

Хор ангелов великий

час восславил,

И небеса расплавились

в огне.

Отцу сказал: «Почто

Меня оставил!»

А Матери: «О, не рыдай Мене…»

Магдалина билась и рыдала,

Ученик любимый каменел,

А туда, где молча Мать стояла,

Так никто взглянуть и не посмел.

Глава «Распятье» - наверное, «кульминация», если слово сие здесь

применимо! Распята Святая Русь! Неслучайно многие места, где земля пропитана

кровью убиенных жертв террора

называют «Русской Голгофой»

- «Левашовская

пустошь», «Бутовский полигон», «Сандармох». Неважно – где - страшно от того, во что

Россию превратили. Помните пронзительное стихотворение М. А.Волошина «На дне

преисподней», к которым мы недавно обращались?!

Но твоей Голгофы не покину,

От твоих могил не отрекусь –

обращается

поэт к России лет за пятнадцать до создания

А.А.Ахматовой «Реквиема».

По сути, сбылось страшное пророчество…

Образ Креста, о котором «ночи белые …говорят», появляется в Поэме несколько

раньше. А теперь «крестами» на которых русские люди распяты, «покрыта» вся Россия…

И стоят рядом матери – тысячи матерей – таких, как в очереди в печально

известные «Кресты»...

Есть в западной духовной музыке такой жанр «Stabat mater» -

полностью «Stabat mater dolorosa» - «Мать, стоящая у Креста».

При чтении этой главы невольно вспоминается...

А ещё написанные автором «Реквиема»

в трагическом 1914 г.

слова о России:

Низко, низко небо пустое,

И голос молящего тих:

«Ранят тело Твое пресвятое,

Мечут жребий о ризах Твоих».

Добесились, добезумствовали, дали в слепоте духовной разгуляться силам ада, забыв

о корнях духовных, – и вот теперь страшно поднять глаза – и говорить можно только

«шёпотом», как в тюремной очереди у «Крестов»…

Глава восьмая «Да не повторится»!

И вот звучащий поминальной молитвой эпилог.

Узнала я, как опадают

лица,

Как из-под век

выглядывает страх,

Как клинописи

жесткие страницы

Страдание выводит

на щеках,

10

Как локоны из пепельных и

черных

Серебряными делаются вдруг,

Улыбка вянет на губах

покорных,

И в сухоньком смешке дрожит

испуг.

И я молюсь не о себе одной,

А обо всех, кто там стоял со

мною,

И в лютый холод, и в июльский

зной

Под красною ослепшею стеною.

Невозможно не увидеть, что с самого начала молитва или просьба «помолиться»

звучит неоднократно. А как же без молитвы?! Сколько кругом смертей...

Опять поминальный приблизился час.

Я вижу, я слышу, я чувствую вас:

И ту, что едва до окна довели,

И ту, что родимой не топчет земли,

И ту, что красивой тряхнув головой,

Сказала: «Сюда прихожу, как домой».

Молитва обо всех умученных, убиенных, безвестно сгинувших.

И ещё - мы знаем, что всё изображённое - воспоминания – горькие, скорбные, трагические

воспоминания.

Однако, с самых первых строк, каждый, погружаясь в произведение, начинает

воспринимать происходящее как реальность – и не прошлую, а настоящую.

Всё - и «чёрные маруси», и «Кресты», и безутешных стрелецких вдов, и Мать, у Креста

стоящую. Всё это – наша память - историческая, «генетическая». Всё это – изначально

трагическая духовная реальность.

Хотелось бы всех поименно назвать,

Да отняли список, и негде узнать.

Эти строки, можно сказать, стали крылатыми. Хотели отнять у нас память – оттого

и убиенных, словно мусор, бульдозерами закапывали. Но нельзя

«закопать» душу...

Затем, что и в смерти

блаженной боюсь

Забыть громыхание

черных марусь,

Забыть, как постылая хлопала

дверь

И выла старуха, как раненый

зверь -

Нельзя забыть, чтобы никогда больше трагедия «расчеловечивания»

не повторилась…

Потом, в год столетия октябрьского переворота по всей России пройдёт Молитва

Памяти…

А тогда, словно в катакомбах времён гонения на христиан,

молились

русские

люди,

души

не

утратившие,

о

невинно

убиенных...

В самом начале мы вспомнили музыкальный

«Реквием».

«Покой вечный…», «Грозный Царь», «Судный День», «Слёзный

День» и т.д. Нельзя, наверное, искать «похожести» в Поэме А.А.Ахматовой. Разве,

пожалуй, глава «Приговор» «Слёзный День» напоминает…

11

Только в финале любого Реквиема словно стихают слёзы и стенания – и воцаряется

тишина. Так и в поэме великого, последнего поэта Серебряного Века А.А.Ахматовой.

И пусть с неподвижных и

бронзовых век

Как слезы, струится подтаявший

снег,

И голубь тюремный пусть гулит

вдали,

И тихо

идут по

Неве

корабли.

И Памятник, о котором она говорит, воздвигли...

А потом и памятники жертвам незаконно пришедшей кровавой власти.

Вечная Память невинным жертвам кровавой, народ ненавидевшей власти!

Упокой, Господи, души умученных, убиенных!

Вразуми народ русский, чтобы никогда больше не тонула Россия в крови народа

своего!

12

Николай Степанович Гумилёв

(1886 – 1921)

Расстрелян слугами антихриста в Левашовской пустоши.

« Душу – Богу,

Сердце – даме,

Жизнь - Государю,

Честь – никому».

(Из песни офицеров Царской Армии).

Любовь к Отечеству – земному и Небесному.

(О жертвенном служении Богу и России Николая Степановича Гумилёва, о героях

забытой войны, о сбывшихся пророчествах и о сути акмеизма).

«Я – угрюмый и упрямый зодчий

Храма, восстающего во мгле… » -

эти строки отражают суть

жизни и творчества любого великого художника,

а принадлежат они великому поэту Серебряного века, русскому православному офицеру

Николаю Степановичу Гумилёву.

Серебряный век – это не только литература – это – суть целой эпохи, образ века

грядущего и предсказание великой трагедии. Все великие писатели этой эпохи

продолжали лучшие духовные традиции классической русской литературы, обращаясь к

вечным ценностям.

Вне всяких сомнений, многие великие поэты Серебряного века заслуживают уважения,

любви и вечной памяти. В данной же работе речь пойдёт о Николае Степановиче

Гумилёве как об одном из самых трагических поэтов переломной для России эпохи

и русском православном

офицере, к тому же - он один из моих любимых поэтов.

А в связи с ним, конечно, и о бранной славе нашего Отечества, и о сути загадочного

направления - акмеизм, к которому принадлежит творчество поэта.

Сам Н.С.Гумилёв и его лирический герой в большинстве произведений всем существом

своим

ощущает

неразрывную

связь

с

историей

человечества,

с

природой

как

Нерукотворным Храмом Творца, осознаёт свою причастность к вечному мирозданию.

«И вот вся жизнь! Круженье,

пенье,

Моря, пустыни, города.

Мелькающее отраженье

Потерянного навсегда»

Это стихотворение «Прапамять», написанное в страшном 1918 году, когда рушились

создаваемые веками основы, а поэт, а вслед за ним и лирический герой думает о вечном,

а всё происходящее называет «сном» -

«Когда же, наконец, восставши

От сна, я буду снова я… » -

потому что душа бессмертна! (Почти через двадцать лет и в «Беге» М.А.Булгакова всё

происходящее тоже будет показано как сменяющие друг друга сны).

13

Все великие писатели имели дар провидения – и вот в 1910 году, когда уже были

написаны

многие

пророчества

о

грядущих

катаклизмах,

появились

эти

строки

Н.С.Гумилёва:

«Солнце, сожги настоящее

Во имя грядущего,

Но помилуй прошедшее ».

(Стихотворение «Молитва» из книги «Жемчуга»).

Без «прошедшего», без памяти нет будущего, нет человека как такового, о чём мы часто,

к сожалению, забываем. Но просьба, молитва

«сжечь» - это не жажда разрушения,

а готовность отдать свою жизнь как искупительную жертву во имя «грядущего» России

и, очевидно, «Жизни будущего века». Эта готовность звучит в творчестве многих

прекрасных поэтов Серебряного века – и в одноимённом стихотворении М.А.Волошина,

и в «Молитве» и «Предсказании» А.А.Ахматовой, и созданных в лагере стихах

О.Э.Мандельштама и во многих произведениях наших великих соотечественников.

Николай Степанович Гумилёв не только поэт, но и офицер, добровольцем

ушедший на Первую Мировую войну - а бранная слава России неотделима от её истории,

от духовных традиций. Недаром даже названия некоторых

книг поэта: «Колчан»,

«Шатёр», «Путь конвистадоров» - являются отражением этой глубинной связи, а не

просто описанием военных походов. И, конечно, творчество Н.С.Гумилёва и многих

великих его соотечественников, современников неотделимо от осмысления

Первой

Мировой войны, войны в целом, хотя, естественно, этой, бесспорно, очень важной темой

не исчерпывается. Как не исчерпывается и осмысление «мирового пожара»

только

поэзией Н.С.Гумилёва, да вообще литературой. Итак, обратимся к произведениям

великого русского поэта.

Конечно, всем хорошо известно, что Первая Мировая война стала предтечей великой

русской трагедии:

«Та страна, что могла быть раем,

Стала логовищем огня…» -

написал Н.С.Гумилёв в 1914 году в стихотворении «Наступление». Сама трагедия,

которая полностью обесценит жизнь миллионов людей, произойдёт чуть позже, а в

самом произведении показан традиционный образ благословенного воинства:

…Но не надо яства земного

В этот страшный и смертный час,

Оттого что Господне слово

Лучше хлеба питает нас.

Эти слова как будто

возглас русских князей и их дружин,

доносящийся сквозь века. Это – воплощение любви к Господу и

к России! Это – готовность отдать «жизнь свою за други своя», как сказано в

Писании!

«Словно молоты громовые

Или волны гневных морей,

Золотое сердце России

Мерно бьётся в груди моей» -

Каждая строка, каждое слово проникнуто чувством великой сопричастности!

14

Многие храбрые воины отдали жизнь за Бога, Царя и Отечество

– и вот

в следующем 1915 году будет создано стихотворение «Смерть», в котором души на

поле брани убиенных предстоят пред Судом Божием:

Свод небесный будет раздвинут

Пред душою – и душу ту

Белоснежные кони ринут

В ослепительную высоту.

Там начальник в ярком

доспехе,

В грозном шлеме звездных

лучей,

И к старинной, бранной потехе

Огнекрылых зов трубачей.

А в финале снова грешная земля – слёзы товарищей и молитвы за души убиенных:

«Здесь священник в рясе

дырявой

Умиленно поёт псалом,

Здесь играют гимн величавый

Над едва заметным холмом».

Недаром с древних времён об убиенных на поле брани служилась Лития. А ряса в бою

прострелена.

(Потом, после октябрьского переворота, она будет «служиться» по всей России, «идти

по луговинам», как напишет М.И.Цветаева в книге «Лебединый стан»).

А пока ещё в память обо всех убиенных на поле брани Первой Мировой войны

замечательный русский композитор А.Д. Кастальский, один из тех, чьё имя безбожная

власть будет так тщательно пытаться

предать забвению, создаёт грандиозное

музыкально-сценическое действо – «Братское поминовение».

Когда спустя почти сто лет читаешь о нём в книге «Искусство Серебряного века»

Л.А.Рапацкой,

невольно

хочется

обратиться

к

языку

русского

мыслителя

В.С.Соловьёва

и назвать творение

А.Д. Кастальского

примером «вселенского

соборного мышления». Даже изложенное лишь на бумаге описание даёт почувствовать

грандиозность мышления русского православного композитора-патриота. На сцене

и молитвы за убиенных – не только православных, и даже не только христиан; и хор

сестёр милосердия, которые, наверное, из мирян ближе всех к Творцу; и залпы орудий, и

колокольный звон. Это – отражение боли и памяти не только русского народа. Это – боль

и память «вселенская».

Всё

это

«сверхнационально», как писал наш русский

мыслитель И.А.Ильин, которому Господь тоже послал испытание жить в эпоху прихода к

власти бесов.

И обращается к столь глобальному осмыслению сути войны, да и вообще сути бытия,

вмещает в себя и отражает на сцене «вселенскую» скорбь именно русский композитор

с истинно христианской душой.

(А через несколько лет другой русский композитор А.Т. Гречанинов тоже соединит

русское мироощущение с вселенским, создав «Вселенскую мессу», которую высоко

оценил весь культурный христианский мир. Именно русский, православный композитор).

К сожалению, октябрьский переворот не дал возможности воплотить великое творение

А.Д. Кастальского на сцене – это произойдёт лишь через несколько десятилетий – и не в

России, по хорошо всем понятным причинам.

И вот всего лишь несколько лет назад на Родине композитора

- в нашем

многострадальном Отечестве

появился

в свободной продаже диск «Братское

поминовение»

А.Д.Кастальского.

Слава

Богу,

что

вспомнили

мы,

наконец-то,

15

о сокрытом кладе; но думается, что делом чести для России является воссоздание

великого произведения именно в той форме, в которой оно было задумано автором.

В память о бранной славе нашего Отечества.

Заупокойную службу

об убиенных воинах отразил и великий художник-баталист

В.В. Верещагин на хорошо всем известном полотне

«Побежденные. Панихида».

В.В.Верещагин оставил сей мир за 10 лет до начала Первой

Мировой

войны,

однако

какое

потрясающее

взаимопроникновение

образа

живописного

и

образа

литературного – как будто бы живописец проиллюстрировал

последние строки

стихотворения «Война» Н.С.Гумилёва! Неслучайно именно русская философская мысль

изрекла столь ёмкое понятие – «сверхвременное».

Все упомянутые великие произведения литературы, музыки и живописи преисполнены

любовью к Родине, беззаветным служением, верностью долгу, православным традициям.

В них отражена неразрывная связь земли с небом - а потому невольно трепещет душа

всякого человека, считающего себя русским не по крови, а по сути.

Но, возвратимся к творчеству поэта и истинного русского офицера Н.С.Гумилёва.

Наверное, апогеем жертвенной любви можно считать его стихотворение

«Война»,

посвящённое М.М Чичагову - потомственному офицеру славного рода:

«И воистину светло и свято

Дело величавое войны -

Серафимы, ясны и крылаты

За плечами воинов видны».

Не разрушения, не ужас, не трагедия – а сердца людей, которые «восковыми свечками

горят» перед Господом! И каждый раз при чтении этих строк понимаешь, что русское

воинство – Воинство Благословенное, Воинство Христово!

И вот поистине христианский финал:

«Но тому, о Господи, и силы

И победы царский час даруй,

Кто поверженному скажет:

«Милый,

Вот, прими мой братский

поцелуй».

(А сын вышеупомянутого офицера, Леонид Михайлович, в монашестве Серафим,

через 23 года как Христов воин примет

смерть на Бутовском полигоне

и будет

причислен к Лику Святых).

Все три указанные произведения Н.С.Гумилёва, особенно последнее, родились,

конечно, в годы Первой Мировой войны, но, бесспорно, они вне времени и пространства!

Если бы мы чаще задумывались о том,

какие мысли воплощали наши великие

соотечественники в своих великих творениях, на земле было бы меньше зла.

Думается, что об Образе Благословенного Воинства следует сказать ещё несколько

слов – ведь обращались к образу воина по вековой славной русской традиции и другие

поэты, в том числе и Серебряного века. А иначе и быть не могло.

Хорошо известно, что великий Н.С.Гумилёв был по своим убеждениям монархистом -

и никогда не скрывал этого. (Прочитав поэму «Двенадцать» А.А.Блока, Н.С.Гумилёв

сказал, что автор поэмы «вторично распял Христа и вторично расстрелял Государя»).

Верноподданным Государя (именно верноподданным, а не придворным - потому что

16

это – огромная разница) был и другой поэт Серебряного века – С.С.Бехтеев, чьё имя

ныне неразрывно связано с песнями о Державной России, о жизни и творчестве которого

писали даже Афонские старцы. (Кстати, те же Афонские старцы

считают, что у

С.С.Бехтеева «приняли эстафету» певица Жанна Бичевская и её муж – композитор

Геннадий Понамарёв, в творчестве которых поэзия С.С.Бехтеева играет огромную

роль).

«На бой последний, бой

кровавый

За честь и счастье всех

племен.

Зовет бойцов орел

двуглавый

Под сени царственных знамен.

Туда, где годы рушат веки,

Где бродит смерть среди степей,

Где льются огненные реки

В кровавом скрежете цепей».

Это - одно из самых знаменитых произведений С.С.Бехтеева,

да и название говорит само за себя - «Двуглавый орёл».

Его создание относится уже ко времени после свершившейся русской трагедии -

однако, совершенно очевидно, что это не ностальгия об утраченной Державе, или по

крайней мере не только. Это – образ битвы со злом, с антихристом, который возжелал

взять в рабство Святую Русь, и по вине которого кругом и «огненные реки», и всюду

«бродящая смерть», и «скрежет кровавых цепей». Это он за несколько мятежных лет

целенаправленно разрушает вековые устои – и прежде всего Святую Веру русского

народа! На этом образе, думаю, стоит остановиться подробнее.

"Единство,- возвестил оракул наших дней,-

Быть может спаяно железом лишь и кровью..."

Разве это только изображение войны? Это – антихрист «крестит» всех огнём и

мечом, чтобы разделить людей разрушающей ненавистью и «повязать» всех кровью

убиенных, сделать рабами, утратившими душу и ценность человеческой жизни. А

написаны эти строки ещё в 1870г. Ф.И.Тютчевым в стихотворении «Два единства».

, что великий Ф.И.Тютчев не единственный русский писатель 19 века, показавший суть

антихриста и предсказывавший его приход.

А век 20-ый – время сбывающихся

пророчеств.

К этим годам лихолетья мы и возвращаемся в нашем повествовании:

«Усобица и голод, и война

Крестя мечом и пламенем народы,

Весь древний ужас подняли со дна».

Так показал суть противобожественных сил, «антихристианских» сил тоже

жертвенно служивший России М.А.Волошин (о чём уже говорилось) в одном из главных

своих произведений «Дом поэта».

Те же образы крови, огня, разрушений и смерти

оттого, что всё это не аллегория, а суть! А теперь самое, наверное, главное: в первом

десятилетии 20-го века. Сам Господь открыл избранным, что вскоре произойдёт

с Россией. Не прославленный тогда ещё Святой Серафим Саровский показал Иоанну

Кронштадтскому

и пятиконечную звезду, и легионы

бесов, поющих «Вставай

17

проклятьем заклеймённый», и Царя в терновом венце. Писатель Н.И. Рышковский,

Божием Промыслом погружённый в преисподнюю, увидел, как на Россию посылаются

легионы бесов, и описал увиденное в произведении «Шествие разрушителя». А другой

писатель Н.А. Колосов отразил в рассказе «Не может быть» пророческий сон сельского

священника, увидевшего закрытые храмы, «отменённую» Пасху и «культ» брюха и

кулак).

А ещё все, думаю, помнят слова: «последний и решительный бой», из той самой

песни бесовских легионов. На этот бой, как уже было сказано, поднимаются полчища

бесов, желающих поработить мир под лозунгами свободы, равенства и братства.

«Заклеймённым проклятьем» был дьявол – человека Господь, как известно, наказал за

своеволие, но не проклял. И к этому «бесовскому творению» под названием

«Интернационал» (Дай Господь, чтоб такие «песни» навсегда канули в бездну) мы ещё

вынуждены будем обратиться.

А пока перед нами снова прекрасные, возвышенные образы и мысли произведения

«Двуглавый орёл» С.С.Бехтеева.

Воспрянь, ликуй душа героя!

Прошла пора скорбей и зол.

Тебя зовет на праздник боя

Наш старый царственный орел.

Все ближе-ближе день великий,

И под немолчный звон церквей

В священный гимн сольются

клики

Поднявших меч богатырей.

Думаю, совершенно очевидно, что образы этого бесспорно великого произведения,

ставшего песней, что, кстати, само по себе говорит о многом, сложнее, чем образы в

приведённых выше стихах и Н.С.Гумилёва, и М.А.Волошина. Но у всех перечисленных

поэтов (и не только у них) произведения являют собою кровную, нераздельную,

неразрывную связь воинства земного

и Воинства Небесного, глубинную связь

времён, готовность к жертвенному служению!

Вперед! Победными стопами,

Молитву жаркую творя,

Вперед с заветными словами:

"За Русь, за Веру,

за Царя!"

Как во все времена, поднимаются русские воины с молитвой, хоругвями и идут на бой

с погаными. И звучит призыв к свободе - не мнимой, а истинной, которая невозможна

без веры в Вечную Жизнь, в Царствие Небесное.

И вот слова ещё одной песни годов лихолетья:

Вот показались красные цепи,

С ними мы будем драться до

смерти.

Мы смело в бой пойдём за

Русь Святую,

И, как один, прольём кровь

молодую.

В этой хорошо известной, имеющей множество вариантов белогвардейской песне

«За Русь Святую»

неизвестного автора

образ антихриста более конкретен, чем

в предыдущих строках – он принимает обличие «красных цепей» - тех, кто свершил

атеистический бунт. Они «чужды» русскому православному народу, вековым устоям

Святой Руси! (Очевидно, что слово «Русь», а не «Россия» во многих произведениях

18

подчёркивает глубину духовных корней нашего Отечества – и именно эту корневую

связь всегда пытались разрушить враги – и внешние, и внутренние).

Русь наводнили чуждые

силы,

Честь опозорена, храм

осквернили.

И в произведении С.С.Бехтеева по России «идет великий Хам, многорукий,

многоногий, многоглазый, но без-богий, беззаконный, чуждый нам», который на

«глазах топчет розы, рушит зданья, вековые изваянья повергая дерзко в прах».

Это он грозит «храмы, смеясь, разрушить, вырвать сердце, вырвать душу у живущих

головой», а потом «дать иные чувства, чуждые стыда. (Одно из самых трагических

произведений С.С.Бехтеева - «Великий Хам»). Но с ним будут драться до смерти»

русские православные воины. И снова и снова звучит из их уст:

Мы смело в бой пойдём за Русь Святую,

И, как один, прольём кровь молодую.

Конечно, нельзя не увидеть, что неизвестный автор и его лирический герой -

родственные души

с лирическим героем

С.С.Бехтеева и самим автором. В обоих

произведениях выражена готовность

отдать свою земную жизнь во имя Отечества

Небесного. Родственная с ними душа и отказавшийся покинуть мятежную Россию

М.А.Волошин, сказавший «умирать – так умирать с тобой, и с тобой, как Лазарь

встать из гроба» в стихотворении «На дне преисподней», тоже отразившем духовную

суть происходящего и связанном с памятью Н.С.Гумилёва. Родственная с ними душа и

сам Н.С.Гумилёв, о жизни и творчестве которого говорилось выше и будет сказано далее.

И сейчас снова перед нами строки великого произведения С.С.Бехтеева «Двуглавый

орёл»:

Воспрянь народная стихия,

Проснись угасший дух веков.

Стряхни свободная Россия

Вериги каторжных оков.

Совершенно очевидно, что в произведении звучит призыв сбросить «вериги» зла, греха,

духовно прозреть, пойти на смерть, на мучения, чтобы обрести Царствие Небесное,

которое по словам Писания, «нудится», т.е. «завоёвывается» ценой

усилий, подвига, жертвы. Царствие Небесное, а не мнимое земное благополучие. Потому,

очевидно и говорится неоднократно о «последнем бое»!

Сердца и мысли окрыляя,

Нас поведет в последний бой,

Очами грозными сверкая,

Герой с увенчанной главой.

Кто этот Герой?! Очевидно, тот же «начальник в ярком доспехе», столь ярко

показанный Н.С. Гумилёвым в стихотворении «Война», - Глава Небесного Воинства,

которое всегда незримо присутствует рядом с русскими, православными воинами. Как

и у Н.С. Гумилёва всё происходящее вне земного времени и пространства!

И не сдержать волны народной

Ее испуганным врагам.

Россия будет вновь свободной

И мир падет к ее ногам.

«Два Рима пали, Третий – Московское Царство стоит, а четвёртому не быти» - сказал

старец Псково-Печёрского монастыря Филофей в очень непростое для Руси время.

Эта мысль, вернее, пророчество, звучит и у С.С.Бехтеева. И вряд ли при чтении этих

строк возможно вообразить бунт с дубинами и кольями за передел земли и вообще любой

собственности, имеющей значение только в земной жизни. Это, как уже было сказано

выше, - «бой» за Истину. И тоже, думаю, совершенно очевидно, что «свободная

Россия»

- это образ «Града», «Царства»,

которого, по словам возвращённого из

19

забвения писателя И.С.Шмелёва, «взыскуют» русские люди. И у М.И. Цветаевой есть

такие строки «Спасительница царств». Сказанные о Москве, с полным правом относятся

эти пророческие слова и ко всей великой и многострадальной нашей Родине! Именно

потому, что « Московское Царство стоит, а четвёртому (Риму) не быти».

А вот ещё пример песни, созданной во время Первой Мировой войны:

Русь свободная воскреснет,

Нашей верою горя,

И услышат эту песню

Стены древнего Кремля.

А эти столь созвучные образы и мысли в песне «Из тайги, тайги дремучей…» создал

человек, кого мы знаем в совершенно

иной ипостаси – автор книги «Москва

и москвичи» - В.А.Гиляровский.

И не нужно ничего объяснять, а только следует вспомнить, что песня эта, как и «За Русь

Святую», была украдена большевиками и переделана - и в течение многих лет мы знали

«За власть советов» и «По долинам и по взгорьям». Бесам создавать, творить не дано – а

потому даже разница уровней литературных текстов не может не бросаться в глаза. Но

всё возвращается на круги своя!

О, вспомни свой удел высокой!

Былое в сердце воскреси

И в нем сокрытого глубоко

Ты духа жизни допроси!

Внимай ему - и, все народы

Обняв любовию своей,

Скажи им таинство свободы,

Сиянье веры им пролей!

И станешь в славе ты чудесной

Превыше всех земных сынов,

Как этот синий свод небесный -

Прозрачный вышнего покров!

Эти тоже пророческие слова о нашем Отечестве принадлежат удивительному поэту

– славянофилу

А.С.Хомякову, который определил суть русского православного

мышления ёмким словом – «Соборность»!

(Перед нами финал знаменитой поэмы

«Россия»).

И разве только слепой не увидит духовную преемственность великих произведений

19-го и 20-го веков! А также только слепой и глухой сердцем не ощутит русского,

православного, соборного мышления, которое объединяет

творчество

русских

патриотов - и прежде всего в произведениях о бранной славе Отечества.

И снова«Двуглавый орёл» С.С.Бехтеева - победоносный финал произведения:

Уж близок день, не за горами

Давно желанная пора,

И грозно грянет над войсками

Родное русское "Ура!"

Вера в победу Света над тьмою, любви над ненавистью звучало практически у всех

великих поэтов - вспомнить хотя бы знаменитое упоминаемое выше стихотворение

«Два единства» Ф.И.Тютчева:

Но мы попробуем спаять его любовью,-

А там увидим, что прочней...

Поэзия Серебряного века продолжает духовные традиции русской литературы –

иначе искусство утратило бы своё истинное предназначение.

А ещё думаю, что произведения наших великих поэтов, всей своей сутью

пробуждающие любовь, надежду и веру, - и уж, конечно, созданный в трагические годы

«Двуглавый орёл» С.С.Бехтеева можно назвать «антитезой» «всеразрушающей песни

ненависти», как говорил об Интернационале и ему подобных «творениях» упоминаемый

уже И.С.Шмелёв.

20

А ещё во время Первой Мировой войны, случилось и такое, что не вместить нашему

помрачённому грехами уму, но и сомневаться в подлинности происходившего повода у

нас быть не может. Это должно только принять, понимая нашу немощь и не пытаясь

объяснить рационально! Итак, попавший в окружение Фаногорийский полк не имеет уже

никакой надежды. Молодой поручик, принявший командование после гибели командира,

молит Бога уж только о спасении полкового знамени.

Отступать! - и замолчали пушки,

Барабанщик-пулемет умолк.

За черту пылавшей деревушки

Отошел Фанагорийский полк.

В это утро перебило лучших

Офицеров. Командир сражен.

И совсем молоденький поручик

Наш, четвертый, принял батальон.

А при батальоне было знамя,

И молил поручик в грозный час,

Чтобы Небо сжалилось над нами,

Чтобы Бог святыню нашу спас.

Но уж слева дрогнули и справа, --

Враг наваливался, как медведь,

И защите знамени --

со славой

Оставалось только умереть.

И вдруг все видят генералиссимуса Суворова!

И тогда, -- клянусь, немало взоров

Тот навек запечатлело миг, --

Сам генералиссимус Суворов

У святого знамени возник.

Был он худ, был с пудреной

косицей,

Со звездою был его мундир.

Крикнул он: "За мной,

фанагорийцы!

С Богом, батальонный командир!"

И обжег приказ его, как лава,

Все сердца: святая тень зовет!

Мчались слева, набегали справа,

Чтоб, столкнувшись, ринуться

вперед!

И происходит чудо! Батальон выходит из окружения. Как и те, кто воевал под

командованием самого А.В.Суворова, воины Первой Мировой побеждают многократно

превосходящего врага!

Ярости удара штыкового

Враг не снес; мы ураганно шли,

Только командира молодого

Мертвым мы в деревню принесли...

И у гроба - это вспомнит каждый

Летописец жизни фронтовой, -

Сам Суворов плакал: ночью

дважды

Часовые видели его

Оплакивал наш великий полководец одного из бесчисленных героев, принесшего жизнь

на Алтарь Отечества!

Всё это описал один из сражавшихся в том полку - офицер и поэт Арсений Несмелов,

(А.И. Митропольский) в

стихотворении «Суворовское знамя». Можно по-разному

относиться и к жизненному пути, и к творчеству поэта, но «Суворовское знамя»,

бесспорно, – лучшее его произведение. А главное, повторяю, в том, что нет повода у нас,

потомков, сомневаться, что так всё и было!

И, наконец, то, что тоже, на первый взгляд, может показаться невероятным - это

единство воинства земного и Воинства Небесного, духовная преемственность бранной

славы России в произведениях, созданных уже в годы Великой Отечественной войны -

21

в годы официального атеизма. И ярким примером того, вне всяких сомнений, служит

творчество ещё одного поэта Серебряного века – Б.Л.Пастернака.

Конечно же, следует обратиться к его замечательной, удивительной «Ожившей фреске».

Стихотворение

начинается

с

великого,

славного,

судьбоносного

события

-

Сталинградской битвы.

Как прежде, падали снаряды.

Высокое, как в дальнем плаванье,

Ночное небо Сталинграда

Качалось в штукатурном саване.

Земля гудела, как молебен

Об отвращенье бомбы воющей,

Кадильницею дым и щебень

Выбрасывая из побоища.

В самом начале в страшном побоище лирический герой - русский солдат видит саван как

символ смерти. Но совершаемый землёй «молебен об отвращенье бомбы воющей»

даёт надежду на жизнь. Возможно, это - «молебен» пред образом Великого Заступника -

Святого Воина Георгия – и он придёт на помощь, как много веков назад пришёл

царевне, которую принесли в жертву чудовищу, попавшему в беду мальчику, купцу,

благочестивым воинам Древней Руси, а потом и русским солдатам во время

Сталинградской битвы!

Когда урывками, меж схваток,

Он под огнем своих проведывал,

Необъяснимый отпечаток

Привычности его преследовал.

Где мог он видеть этот ежик

Домов с бездонными проломами?

Свидетельства былых бомбежек

Казались сказачно знакомыми.

Что означала в черной раме

Четырехпалая отметина?

Кого напоминало пламя

И выломанные паркетины?

Кого же? Конечно, изображение врага рода человеческого, всегда посылавшего свои

легионы, несущие разрушение, смерть, ад! Посланные им легионы должны разрушить,

превратить в руины мир, созданный Творцом. На протяжение всей истории мироздания

легионы бесов принимали разные обличия – и вот теперь они идут в обличии танков

со свастикой, в обличии тех, кто попрал законы совести, человечности и хочет весь мир

поставить на колени, заставить служить дьявольской идее или стереть с лица земли! Но,

как и много раз бывало, встанут у него на пути русские воины.

И вдруг он вспомнил детство,

детство,

И монастырский сад, и

грешников,

И с общиною по соседству

Свист соловьев и

пересмешников.

Он мать сжимал рукой

сыновней.

И от копья архистратига ли

По темной росписи часовни

В такие ямы черти прыгали.

Солдат, может быть, даже неосознанно, на уровне «генетической

памяти» русского народа взывает к Архистратигу Михаилу –

Главе Небесного Воинства.

И мальчик облекался в

латы,

За мать в воображеньи

ратуя,

И налетал на супостата

С такой же свастикой хвостатою.

А рядом в конном поединке

Сиял над змеем лик Георгия.

И на пруду цвели кувшинки,

И птиц безумствовали оргии.

22

И вот заступничеством Небесных Сил «налетают на супостата» русские воины, чтобы

прогнать его с родной земли. Неслучайно у поэта звучит именно слово «супостат», как

говорили в старину, потому что сражаются воины, как уже говорилось, не просто с

вражескими войсками, а со вселенским злом за право жить на земле. Неслучайно молодой

танкист «облекается в латы»: ведь эти русские мальчики - потомки тех, кто гнал

супостата со Святой Руси.

Небесное Воинство, как и во все времена, приходит на помощь русским солдатам,

освобождающим Отечество, пусть даже они на время забыли о Боге и Святых Его. Но во

время страшного побоища вспомнят, вспомнят обязательно! Потому и просияет «над

змеем Лик Георгия». (Невольно вспоминается, как на ладье во время Невской битвы

являются Святые Борис и Глеб, чтобы помочь своему сроднику – девятнадцатилетнему

Князю Александру).

И вместе с русскими воинами ликует, радуется освобождению от смерти вся природа,

всё мироздание – потому и «цветут кувшинки» и поют хвалебную песнь птицы.

И «топчут» русские воины «вражеские танки с такой же чешуёй драконьею», как Святой

Георгий побеждал змея!

А потому мальчик-танкист в произведении, конечно, не только солдат Великой

Отечественной войны. И род войск не слишком важен или вообще неважен для автора.

Он показал обобщённый образ русского солдата всей нашей славной истории.

Да и само название возвращает нас к своим истокам, к поруганной, но не убитой вере

в страшную для Родины годину.

Сталинградская битва – не только переломное сражение. Это – и обращение к

духовным истокам, это - торжество над антихристом, возжелавшим мирового господства

и несущего смерть всему живому.

(Именно в 1943г. возвращаются не только

упразднённые большевиками погоны, но и Патриаршество, чтобы больше никогда не

уйти из жизни России, каждого русского человека).

И вот финал этого удивительного произведения Б.Л.Пастернака о нашем Отечестве:

Он перешел земли границы,

И будущность, как ширь

небесная,

Уже бушует, а не снится,

Приблизившаяся,

чудесная.

А ещё совершенно очевидно, что

«Ожившая фреска» во многом перекликается

со стихами Н.С.Гумилёва

о Первой Мировой войне:

«Наступление», «Смерть»,

«Война», о чём уже было сказано выше. И от всего происходящего на небе и на земле –

на поле брани, как уже говорилось, неотделим образ русской природы – и запомнившийся

с детства «монастырский сад»,

и «на пруду цветущие кувшинки», и «птиц,

безумствующие оргии».

Если все эти образы возникли даже в года официального атеизма, значит, в душе

народа они были всегда! Всегда помнили на Руси Святых воинов!

«И русская судьба безбрежней,

Чем может грезиться во сне…»

Строки эти выражают суть Вечной России в созданном в том же году несколько менее

известном, но не менее прекрасном произведении «Неоглядность».

И отразил поэт

Великую Россию в образе «безбрежного» моря и Русского Флота

23

В этом произведении на русских воинов смотрят «из глубины веков Нахимов

в звёздном ореоле и в медальоне Ушаков».

Наши русские флотоводцы смотрят с неба на солдат Великой Отечественной войны!

И снова естественным образом сопоставляются битвы Великой Отечественной войны

с великим прошлым России. Русские моряки гонят с родной земли, из родного моря

фашистские полчища, как гнали наши великие соотечественники «стаи турок».

Конечно, в предыдущем произведении появляются образы святых воинов, а здесь -

образы великих флотоводцев 18-19 веков. Но разве и это не причастность Вечности?!

Вся жизнь их - подвиг

неустанный.

Они, не пожалев сердец,

Сверкают темой для романа

И дали чести образец.

Их жизнь не промелькнула мимо,

Не затерялась вдалеке.

Их след лежит неизгладимо

На времени и на моряке.

Они живут свежо и пылко,

Распорядительны без слов,

И чувствуют родную жилку

B горячке гордых парусов.

Неслучайно

многие

глаголы

звучат

в

настоящем

времени.

Герои

–

наши

соотечественники, служившие Богу, Царю и Отечеству, с нами. Они тоже помогают

русским воинам в борьбе с супостатом. (И неважно, что у поэта в этом произведении

слово «супостат» не звучит. Суть от того не меняется. А уж тем более, в том ключе,

в котором говорится о России).

И русская судьба безбрежней,

Чем может грезиться во сне,

И вечно остается прежней

При небывалой новизне.

И на одноименной грани

Ее поэтов похвала,

Историков ее преданья

И армии ее дела.

И блеск ее морского флота,

И русских сказок закрома,

И гении ее полета,

И небо, и она сама.

Эти слова, пусть и не так открыто, как в «Ожившей фреске», отражают неразрывную

связь нашего Отечества с Отечеством Небесным. И, думаю, что это слишком очевидно.

И, ещё очевидно и очень важно и то, что и Святые Воины, и великие флотоводцы

«появляются» не в самом начале. Их надо захотеть увидеть и обратиться к ним за

помощью в благом деле освобождения Родины от супостата.

Та глубина связь, которая отражена во всех приведённых выше произведениях,

духовная реальность и святых воинов, и великих флотоводцев, становится вдруг

совершенно ясной, ощутимой, не вызывающей никаких сомнений.

А теперь всё же снова возвратимся к творчеству Н.С.Гумилёва. Думаю, когда мы

говорим о литературных произведениях, да и о произведениях искусства в целом,

связанных с темой бранной славы Отечества, то следует понимать, что это не только

изображение великих, судьбоносных сражений. Это – и всё многообразие произведений,

созданных в годы великих испытаний. Да, видимо, это - и в целом творчество

сражавшихся, смотревших в глаза смерти и после того переосмысливших суть земного

бытия. И творчество великого русского поэта и офицера являет нам один из самых ярких

тому примеров.

24

В произведениях Н.С.Гумилёва остро, пронзительно, от самого сердца и до боли

душевной, которая передаётся читателю, звучит мысль о вечной, неразрывной связи

земного с Небесным, дольнего с Горним.

Связь эта ощущается, можно сказать,

физически.

Конечно, отражение своё

такое мироощущение находит - не может

не находить во многих великих произведениях мировой литературы. И, естественно,

что относится всё сказанное не только к произведениям о бранной славе Отечества:

Храм твой, Господи, в небесах

Но земля твоя тоже Твой приют.

Расцветают липы в лесах,

И на липах птицы поют.

Точно благовест Твой, весна

По веселым идет полям,

А весною на крыльях сна

Прилетают ангелы к нам.

Это – начало Канцоны Второй

из незаслуженно слишком мало известной книги

«Костёр». Очевидно, эти строки – суть творчества поэта и всего направления, именуемого

акмеизмом, т.е. «возвращения к первооснове».

Некоторые исследователи говорят о связи

акмеизма, прежде всего, с поэзией

Е.А.Баратынского – и вот пример одного из лучших его произведений:

«Царь Небес, успокой

Дух болезненный мой!

Треволнений земли

Мне забвенье пошли

И на строгий Твой рай

Силы сердцу подай!»

У обоих поэтов Господь – начало всех начал. И восклицает в мучительном поиске

Истины лирический герой Н.С.Гумилёва:

«Дай мне, Господи, дай мне знак

Что я волю понял Твою…»

И поиск Истины часто неотделим от поиска и осмысления любви земной, о чём будет

сказано далее.

А вот пример того, когда смысл бытия кажется вообще утраченным.

«Я не прожил, я протомился

Половину жизни земной,

И, Господь, вот Ты мне явился

Невозможной такой мечтой».

(Стихотворение без названия из книги «Колчан»).

Такие мысли, наверное, хоть раз посещают любого мыслящего человека.

В обоих произведениях, отражающих суть акмеизма, как будто звучит желание

лирического героя «приблизить» небо к земле, к человеку, но, конечно, не отречение от

Творца, иначе смысл бытия будет потерян окончательно.

К «первооснове» возвращает читателя и «Солнце духа», которое «наклонилось к нам»

и «благостно и грозно разлилось по нашим небесам», а потом даст людям «золотые

зрелые плоды».

(Стихотворение «Солнце духа» из книги «Колчан»)

Конечно, «первооснова» прежде всего воплощается в образе природы:

«Я за то и люблю затеи

Грозовых военных забав.

Что людская кровь не святее

Изумрудного сока трав».

(Стихотворение «Детство» из книги «Костёр»).

В этом произведении лирический герой как с равными, как с друзьями общается

и с «каждым пыльным кустом придорожным», и «с мать-и-мачехой, с лопухом…».

25

Но всё это - не языческое обожествление природы, а та нераздельная связь, причастность,

о чём говорилось в самом начале. Это – воплощение христианской любви ко всему

мирозданию!

«Есть божественное нечто, разлитое во всём, но что не всякий видит, так как оно не

поддаётся анализу, разуму, а постигается только любовью».

Эти слова принадлежат человеку, который даже не был крещён, но которому Творцом

было

дано

удивительное видение русской природы, - великому И.И.Левитану,

покинувшему этот мир на рубеже веков.

«Мы должны определить красоту как преображение материи чрез воплощение

в ней другого – сверхматериального начала» - написал философ и поэт В.С.Соловьёв,

перешедший в Вечность в один год с великим живописцем. Отражены эти мысли и

чувства и у Н.С.Гумилёва.

И вот в стихотворении «Шестое чувство»

из последней прижизненной книги

«Огненный столп» «скальпель природы и искусства», а по сути, самого Творца,

создаёт душу человека, способную узреть нематериальное. Узреть и «розовую зарю над

холодеющими небесами», и «царственный покой» природы и, наконец, «бессмертные

стихи». Узреть и полюбить, и самому преобразиться ради этой любви! Но любовь

не может быть без жертвы, а потому «кричит дух», и «изнемогает плоть»!

Без любви человек не может жить и творить, не может вообще называться

человеком, оттого и отношение к любви как к святыне присуще нашей классической

литературе.

Конечно, у

Н.С.Гумилёва

нет широко

известных

традиционных

посвящений, как, например, у А.С.Пушкина или А.К.Толстого, но во многих стихах

присутствует обобщённый образ прекрасной, возводящей к небу любви:

«Но любовь разве цветик алый

Чтобы ей лишь мгновенье жить,

Но любовь разве пламень малый

Что легко ей погасить? »

(Упомянутое выше стихотворение «Я не прожил, я протомился» из книги «Колчан»)

Лирический герой вопрошает Творца, но это не ропот, а поиск ответа на жизненно

важные вопросы, несмотря даже на печальные мысли о «загубленной жизни» в финале.

«А о будущем Ты подумай», - говорит Творцу лирический герой, не надеясь на свои

силы. Он «с мучительной тоской», по словам философа В.С.Соловьёва, ищет ответы,

потому что без любви жизнь лишается смысла.

И вот в Канцоне Третьей в книге «Костёр» мучительное раздумье сменяется

благоговейным восторгом:

«Делюсь я с тобою властью,

Слуга твоей красоты

За то, что полное счастье

Последнее счастье – ты! »

Но всё же большинство самых известных произведений Н.С.Гумилёва

проникнуто любовью божественной и поднимают читателя как будто на

следующую ступень той духовной лестницы, «лествицы», которая

отражена, например, в осмогласии церковного пения. Рассказ о Святом

Иконописце Андрее Рублёве в одноимённом стихотворении из книги

«Костёр» от начала до конца проникнут чувством восторга и жаждой

духовного восхождения. (Слово «восторг» в переводе с греческого

и означает «духовное восхождение»).

26

«Я знаю, я так сладко знаю,

С искусством иноков знаком,

Что Лик Жены подобен раю,

Обетованному

Творцом»

Это - начало восхождения.

Известно, что когда в начале 15-го века Святой Никон Радонежский

увидел

воплощённый Андреем Рублёвым Образ Пресвятой Троицы, то прослезился и сказал,

что Сам Господь водил кистью иконописца.

И вот восторг и благодарственная молитва Святого звучит в произведении поэта

Серебряного века:

«Всё это кистью

достохвальной

Андрей Рублёв мне начертал,

Чтоб в этой жизни труд печальный

Благословеньем Божьим стал».

Лирический герой совершает своё восхождение, всматриваясь в Образ

не Троицы,

а Матери Божией, но это неважно. И финальные строки, приведённые выше, очевидно,

вершина восхождения, после которой - приобщение к Вечности.

И, видимо, относятся эти строки в полной мере и к самому поэту!

Да и название книги «Костёр»,

наверное, символ «горения к небесам», как писал

философ - князь Е.Н.Трубецкой, особенно ощутимо в стихотворении, посвящённом

Святому иконописцу.

А если рассматривать шире и глубже, то можно привести слова того же философа:

«Когда смертное сгорает, вечно живое остаётся».

(Похожая мысль звучала

и в приведённом выше стихотворении «Молитва»).

Одним из самых известных произведений этой замечательной книги, наверное,

можно назвать

пророческое стихотворение «Рабочий», написанное

за год до

октябрьского переворота.

Есть у поэтов негласный запрет – предсказывать в стихах собственную смерть. А здесь

сей запрет был нарушен – и всё сбылось по написанному.

«Всё он занят отливаньем пули,

Что меня с землёю разлучит» -

написал Н.С.Гумилёв о своём главном герое. И весь ужас в том, что этот образ скорее

не только и не столько собирательный, сколько обезличенный – и таких «рабочих »

в

огромном

количестве

очень

скоро

«наплодит»

революционный

переворот.

Это – предсказание эпохи, когда человеческая жизнь ничего не будет стоить, а убийство,

разрушение станет нормой! Трагизм усиливается и бесстрастным, на первый взгляд,

изложением событий:

«Он стоит пред раскалённым

горном,

Невысокий старый человек,

Взгляд недвижный кажется

покорным

От миганья красноватых век».

Возможно, «горн» - это символ «земного ада», как писал упоминаемый уже князь

Е.Н.Трубецкой. В «земной ад» превратит Россию октябрьский переворот, попирая

в людях Образ Божий и увлекая за собой в преисподнюю тысячи таких «рабочих».

Возможно, это - то «логовище огня», о котором писал поэт в стихотворении

«Наступление» ещё в 1914 году. Но, может быть, это - горнило, в котором выплавляется

дух, о чём писал Е.Н.Трубецкой в книге «Смысл жизни». (Сами его слова см. выше).

27

В произведении тоже показан Образ Божьего Суда, только для самого лирического героя:

«И Господь воздаст мне полной мерой

За недолгий мой и горький век».

А в финале снова «невысокий старый человек», который скоро превратится в палача,

в заложника кровавой власти – и поэтому его душа окажется в преисподней.

Образ палача появится и в одном из самых трагических

произведений –

«Заблудившийся трамвай» в главной, последней прижизненной книге поэта -

«Огненный столп».

(Название книги взято из Библии, о чём будет сказано далее).

Стихотворение написано в 1920 – за год до расстрела Н.С.Гумилёва.

Появившийся на рубеже веков трамвай, очень скоро стал и литературным

образом – символом жизни. Но если в созданном А.И.Куприным до Первой Мировой

войны рассказе В трамвае» это жизненный путь от рождения до смерти с «главной

станцией» в финале, то в произведении Н.С.Гумилёва название говорит сама за себя.

Это – путь в пропасть!

«В красной рубашке, с лицом как

вымя,

Голову срезал палач и мне.

Она лежала вместе

с другими

Там в ящике скользком на самом

дне».

«Нету лиц у них и нет имён», - сказала М.И.Цветаева о «революционных войсках»

в книге «Лебединый стан». А у таких, как персонаж Н.С.Гумилёва, – тем

более. Это – образ не человека, а скота. Но человек не может быть как скот, он может

быть только хуже в бессмысленной, не знающей границ жестокости, в разгуле низменных

страстей. Это - те, которые отреклись от Бога, а значит, утратили все нравственные

ценности.

(Об этом, пусть в другом контексте, написано в замечательной книге

«Свобода любви или идол блуда»

Митрополитом

Илларионом (Алфеевым)

и другими). И вот один из них перед нами. Потому, это стихотворение тоже можно

назвать пророческим, только теперь уже для всей страны. Оттого и образы палача и

смерти здесь гораздо ужаснее, чем в стихотворении «Рабочий».

Нельзя также не сказать, что это произведение, пожалуй, одно из самых сложных. В нём

очень неоднозначный финал, неоднозначные образы: «панихида» о лирическом герое

и «молебен о здравии» его невесты. Есть даже мысль, что Машенька – это образ России.

Но свобода, выход из окружающего кошмара – это «только оттуда бьющий свет» и

«Исакий»

как «верная твердыня Православия».

И мысль эта пронизывает всю

русскую литературу!

А вот стихотворение «Современность» из книги «Чужое небо», созданное ещё

в 1911году:

«Я закрыл «Илиаду» и сел

у окна,

На губах трепетало последнее

слово,

Что-то ярко светило, фонарь

или луна,

И медлительно двигалась

тень часового».

Всё описанное стало вдруг реальностью, и «тень часового», охранявшего арестованных,

и «Илиада», которая была у поэта перед расстрелом. В трагические минуты перед

человеком как будто проходит вся жизнь, вся история.

28

А когда Николай Степанович Гумилёв как участник Кронштадтского

мятежа был выведен на расстрел, на стене камеры было написано

«Господи, прости, иду в последний путь».

Великий поэт и храбрый русский офицер,

Николай Степанович

Гумилёв говорил, что на земле ничего не боится, а вот после

смерти испугаться очень страшно.

Ему предложили помилование, зная о популярности поэта. Но узнав, что

остальные

будут

расстреляны,

Николай

Степанович

Гумилёв

произнёс свои последние слова: «Здесь нет поэта Гумилёва – здесь

есть офицер Гумилёв». Он шагнул назад и встал рядом со своими

соратниками. Прозвучали выстрелы – и люди стали падать в вырытую яму – мёртвые

и раненые вперемешку. Долгие годы - вплоть до перестроечных времён произведения

Николая Степановича Гумилёва не будут печатать, несмотря на все старания самых

авторитетных поэтов. Даже мёртвый, он будет представлять угрозу безбожной власти.

Николай Степанович Гумилёв принял смерть как истинно русский, православный

офицер и дворянин и, упав в ров, шагнул в вечность. Было ему 35 лет.

Но нельзя завершать разговор об одном из великих русских поэтов оборвавшейся

земной жизнью. Последняя его прижизненная книга имеет библейское название

«Огненный столп», о чём говорилось ранее. (Стоял огненный столп и за спиной

избранных русских святых, например, Сергия Радонежского, во время Литургии).

В этой книге собраны созданные поэтом шедевры, что, конечно, не умаляет достоинства

других книг. Это - и упоминаемые ранее «Заблудившийся трамвай», и «Шестое

чувство» и, конечно, «Слово» и «Память».

В «испепеляющие»,

по словам А.А.Блока, годы Николай Степанович Гумилёв

размышляет о вечных, о высших нравственных ценностях:

«Но забыли мы, что осиянно

Только слово средь земных

тревог

И в Евангелие от Иоанна

Сказано, что слово – это Бог».

(Стихотворение «Слово»).

В произведении Слову противопоставлены числа:

«А для низкой жизни были числа

Как домашний подъярёмный скот…»

И «патриарх седой…», «не решаясь обратиться к звуку, тростью на песке чертил

число».

«Книга чисел» – одна из книг Ветхого Завета, а известная всем строка

«В начале было Слово»

- начало Евангелие от

Иоанна. Поэтому, возможно,

в произведении показана антитеза закона Ветхого Завета и благодати, Божественной

любви Завета Нового. А в финале – ответственность за Слово.

И, конечно, одно из главных произведений – это стихотворение «Память»,

написанное незадолго до трагического 1917 года и гибели поэта. Именно с него

начинается

статья.

Главная

мысль,

начинающая

и

завершающая

стихотворение:

«Мы меняем души – не тела». Это – своего рода заповедь, обращение ко всему

человечеству. Может быть, это – воплощение библейской мысль о гибели человека,

навредившего своей душе. Но, конечно, это и как будто итог всего жизненного

29

и творческого пути поэта. Он и «лист опавший, колдовской ребёнок, словом

останавливавший дождь», и тот, кто «говорил, что жизнь – его подруга, коврик под

его ногами - мир», и, наконец, «избранник свободы». Но далее появляется с древних

времён почитаемый на Руси образ Святого Великомученика Георгия, который под

страшными пытками не отрёкся от веры во Христа и образ которого почти через 30 лет

«явится» в одном из лучших произведений Б.Л.Пастернака, о чём уже говорилось ранее:

«…Но Святой Георгий тронул

дважды

Пулею не тронутую грудь».

(Многим хорошо известно, что сам поэт был дважды награждён Георгиевским Крестом).

А ради этого можно перенести и «муки голода и жажды», и «сон тревожный»

и «бесконечный путь». Будет небольшим преувеличением сказать, что сам поэт повторит

путь святых мучеников.

И вот возникает образ «Нового Иерусалима», как символ Царства Небесного, как описал

его Святой Иоанн Богослов. И возникает этот образ на полях родной для поэта страны:

«Сердце будет пламенем палимо

Вплоть до дня, пока взойдут ясны

Стены Нового Иерусалима

На полях моей родной страны».

А Царство Небесное, как известно, завоёвывается страданиями и подвигом!

Как и в «Заблудившемся трамвае», появляется образ, скорее всего, Страшного Суда, -

образ «Страшного Света», который «прольётся с неба».

А далее образ Млечного Пути, часто встречающийся в духовной поэзии разных времён:

«Это Млечный Путь процвёл нежданно

Садом неожиданных планет».

И вот в финале возникает образ «Неведомого Путника», о котором было много споров:

«Предо мной предстанет, мне

неведом,

Путник, скрыв лицо, но я пойму,

Видя льва, стремящегося следом,

И орла, летящего к нему».

Орёл и лев - символы евангелистов, здесь они вместе, значит, этот образ, скорее всего, -

Образ Христа, как утверждал один из дискутирующих писателей.

Невольно вспоминаются и слова из известной песни, написанной уже во второй половине

20-го века:

«Тебя там встретят огнегривый

лев

И синий вол, «исполненный очей»

С ними золотой орёл небесный,

Чей так светел взор

незабываемый».

Может быть, поэтому образы высшего ангельского чина – серафимов, «облака рая»

встречаются во многих произведениях Н.С.Гумилёва, даже в стихах о любви к женщине,

например, в сборнике, изданном после смерти поэта. В

упоминаемых выше

произведениях является ему чистая, светлая возлюбленная, спасая от сомнений и грехов.

(Это – один из ярких и распространённых образов классической русской литературы).

Но всё же, наверное, следует обратиться к образу любви божественной.

В одном из неопубликованных при жизни произведений «На далёкой звезде Венере…»,

созданном в год смерти поэта, показан образ Рая, очевидно, в противоположность

«земному аду», в который превращена Россия:

«На далёкой звезде Венере

Солнце пламенней и золотистей…»

30

Это – взор, обращённый в Вечность. Поэтому там и «вольные, звонкие воды», которые

«распевают песнь свободы» и «пламенеют, как лампады».

Потому там и «нету слов, обидных иль властных». И, наконец, там «нету смерти,

терпкой и душной».

А «золотые дымы в синих, синих вечерних кущах» - отражение цветовой гаммы

иконографии, которая подчёркивает образ «грядущего прославленного мира», как

писал князь Е.Н.Трубецкой в знаменитых «Трёх очерках о русской иконе».

И один из изданных не очень давно сборников поэта называется «Я свет у тебя за

плечами».

Это – воплощение немеркнущего света, воплощение вечной любви, без

которой нельзя ни жить, ни творить.

Стихи Николая Степановича Гумилёва преисполнены света, они потрясают при

первом знакомстве, а потом погружают в размышления о Вечном. А жизнь его – пример

жертвенного служения Богу и России, верность присяге офицера и долгу христианина.

Есть Бог, есть мир – они живут вовек

А жизнь людей мгновенна и убога -

Но всё в себя вмещает человек,

Который любит мир и верит в Бога.

Это – жизненное кредо нашего великого соотечественника Николая Степановича

Гумилёва!

P.S. Николай Степанович Гумилёв вместе со многими лучшими людьми России был

расстрелян в Левашовской пустоши, недалеко от Петербурга.

Это – место трагедии, как Бутовский полигон, находящийся ныне в черте

Москвы.

Но на Бутовском полигоне вскоре были построены храмы и поставлены кресты над

всеми убиенными как символ памяти, символ покаяния, а в Левашовской пустоши – нет.

Серьёзный повод для размышления. Всё же очень хотелось надеяться…И вот, наконец,

свершилось!

31

Литература.

1.

Сборник произведений Н.С.Гумилёва «Я свет у тебя за плечами». Ярославль 1994.

2.

Сборник произведений М.И.Цветаевой «Лебединый стан». Москва 1997

3.

Сборник духовной поэзии «Слово и дух». Москва 2008

4.

А А.Блок поэма «Двенадцать» и др. произведения

5.

Е.Н.Трубецкой «Смысл жизни». Соловьёв В.С. Москва 1998

6.

Е.Н.Трубецкой «Три очерка о русской иконе». Москва 1998

7.

Программа цикла «Библейский сюжет» канала «Культура», посвящённая творчеству

Н.С.Гумилёва под названием «Блудный сын»

8.

Программа канала «Культура», показанная на Пасху в 2003 году, 27 апреля, посвящённая

Н.С.Гумилёву.

9.

Программа цикла «Ленинградское дело», посвящённая Н.С.Гумилёву июль 2004г.

10. Рапацкая Л.А. «Искусство Серебряного века» изд. «Владос» Москва 1996

11. И.А.Ильин «Основы христианской культуры» Москва, Хранитель», 2007 г

12. «Свобода любви или идол блуда» Митрополит Илларион (Алфеев) и др. Издательство

Московской Патриархии 2011.

13. В.С.Соловьёв «Русская идея». Париж 1888. Стенографический отчёт.

14. В.С.Соловьёв «Смысл любви». Соловьёв В.С. Москва 2000

15. В.С.Соловьёв «Красота в природе». Соловьёв В.С. Москва 2000

16. В.С.Соловьёв – «Бескрылый дух…» и др. стихотворения Соловьёв В.С. Москва 2000

17. М.А.Волошин – сборник поэзии. Минск 1993

18. Э.С.Менднлевич «Пойми простой урок моей земли» о творчестве М.А.Волошина Орёл 2001

19. Бехтеев С.С. «Двуглавый орёл» и др. произведения. «Православное христианство в интернете».

20. Несмелов А.И. «Суворовское знамя» и др. произведения «Православное христианство в

интернете».

21. Пастернак Б.Л. «Ожившая фреска», «Неоглядность» и др. произведения. Сборник «Вальс с

чертовщиной» Москва 1993

22. Песни Белой Гвардии. Сборники песен равных лет в исполнении Жанны Бичевской

23. Н.И.Рышковский «Шествие разрушителя». Сборник «Тайны беззакония» Москва 1995

24. Н.А.Колосов «Не может быть». Сборник «Тайны беззакония» Москва 1995

25. Журнал «Русский дом» - статьи разных лет.

26. Журнал «Фома» - статьи разных лет.

27. Журнал «Православная беседа» - статьи разных лет.

28. Материалы музея Серебряного века в г. Москва.

29. Лекции Музея им. Андрея Рублёва с 1996 по 2013г

30. «Левитан» из серии «Белый город». Москва 2000

31. Собственная сертифицированная статья «Жертвенное служение Богу и России, причастность

вечности Николая Степановича Гумилёва» из собственного изданного в 2013г. сборника

«Боговдохновенная русская литература» Москва 2013

32. Собственная сертифицированная статья «Духовная преемственность русской литературы.

«Сверхвременное» в творчестве русских писателей» из собственного изданного в 2013г.

сборника «Боговдохновенная русская литература» Москва 2013

33. Собственная сертифицированная статья «Россия, «чающая движения воды» Москва 2013

34. Теоретическая часть собственной сертифицированной творческой методической разработки

«Бранная слава Святой Руси и Великой России»

32

Как облаком сердце

одето

И камнем

прикинулась плоть,

Пока

назначенье поэта

Ему не

откроет Господь

(О.Э.Мандельштам)

От любомудрия к Истинному Христианству.

(На примере творчества О.Э.Мандельштама).

Вступление.

Данное исследование стало результатом работы с произведениями поэзии Серебряного

века.

Творчество

О.Э.Мандельштама,

к

сожалению,

слишком

мало

известно

большинству студентов, если известно вообще, как показывает практика. В то же время

особого внимания заслуживает в его творчестве очень многое. Во-первых, Серебряный

век как таковой – связан прежде всего с главной русской трагедией; с забвением, а после

возвращением

многих имён, независимо от того, покидал поэт Россию или нет.

Во-вторых, «великую тройку» акмеистов

-

О.Э.Мандельштама, А.А.Ахматову

и Н.С.Гумилёва можно считать почти что новомучениками. (О творчестве

Н.С.Гумилёва у автора есть сертифицированная статья «Служение Богу и России,

причастность вечности Н.С.Гумилёва». Похожая мысль заложена и в данном

исследовании). Все они отказались покинуть мятежную Россию и разделили «Русскую

Голгофу». В-третьих, сама жизнь О.Э.Мандельштама - яркий пример того, что понятие

«русский» - прежде всего духовное. Еврей по национальности, поэт через «тернии»

духовных исканий пришёл к Православию и разделил Крестный путь России – умер

в пересыльном лагере. Наконец, все истинно русские поэты Серебряного века во многом

продолжали традиции лирики века девятнадцатого – и это во много раз важнее любых

направлений.

Поэтому

в

исследовании

отразилась

преемственность

творчества

О.Э.Мандельштама

с поэзией века девятнадцатого, а так же некоторое единство

образов и тем с творчеством других поэтов Серебряного века – в т.ч. и других

направлений. И произведения выбраны не самые известные – самым известным, таким,

как: «Ленинград», «Век» хотелось бы посвятить продолжение.

Произведения

О.Э.Мандельштама

вместе

с

произведениями других

поэтов

Серебряного века читаются преподавателем и студентами во время проведения

литературно-музыкальных композиций, чаще по дисциплине «Русский язык и культура

речи» на втором курсе, иногда по дисциплине «Литература». (У автора исследования

есть сертифицированная методическая разработка творческого занятия «Русский путь»,

которая в составе конкурсной работы «Страдание, возводящее к небесам» получила

диплом Межрегионального Конкурса «Алтарь Отечества»). Надеюсь продолжить

исследование, тем более в преддверии столетия Октябрьского переворота.

33

Считаю, что данное исследование может помочь глубже постичь творчество замечательного

русского поэта. А также преклониться перед теми, чья жизнь стала

ежедневным подвигом и искупительной жертвой.

Как облаком сердце одето

И

камнем

прикинулась

плоть,

Пока назначенье поэта

Ему не откроет Господь:

Какая-то страсть налетела,

Какая-то тяжесть жива;

И призраки требуют тела,

И плоти причастны слова.

Как женщины, жаждут предметы,

Как ласки, заветных имен.

Но тайные ловит приметы

Поэт, в темноту погружен.

Он ждет сокровенного знака,

На песнь, как на подвиг, готов:

И дышит таинственность брака

В простом сочетании слов.

Кажется, что отразился в словах этих весь жизненный духовный опыт, к которому

приходит поэт незадолго до того, как оставить этот мир и перейти в Вечность. А ещё,

читая эти строки, нельзя не вспомнить величайшее произведение, которое по праву

считается своего рода «хрестоматией» по созданию всех великих

творений – и не только литературы, но и живописи, музыки:

Как труп в пустыне я лежал,

И бога глас ко мне воззвал:

«Восстань, пророк, и виждь,

и внемли,

Исполнись волею

моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей».

Волей Бога «исполняется»

и лирический герой О.Э.Мандельштама, а по сути, -

сам поэт.

И тоже «жжёт сердца людей»,

особенно в окаянные годы после атеистического

переворота.

Камень в стихотворении О.Э.Мандельштама, как и труп в «Пророке» А.С. Пушкина,

лишён жизни – и «вдохнуть» жизнь, превратить мёртвое в живое может только Дух

Божий! Оттого что «Святым Духом всяка душа живится»! И совершенно очевидно,

что речь не может идти только о духовном пути самого поэта – в обоих произведениях!

Шедевр А.С.Пушкина помнят, думаю, все – а в строки О.Э.Мандельштама вчитаемся

внимательнее. В стихотворении говорится не только о том, что Дух Божий живит – хотя

это, конечно, это - самое главное.

«Как облаком сердце одето» - ведь именно с этого начинается произведение - значит,

истинного пути не ещё видно - можно заблудиться, попасться в сети лукавого – а ведь это

и есть смерть. И попадали многие, особенно в двадцатом веке, в двадцатом веке, утратив

духовное

начало

и

прельстившись.

И

оттого-то

«в

темноту

погружен»

поэт,

предназначение которого Создателем ещё не открыто. Оттого - то всё вокруг «какое-то»,

неясное, неопределённое. Оттого и «страсть налетела», и «тяжесть жива». В таком

духовном состоянии легко сбиться с пути, впасть в отчаяние, полететь в пропасть,

в бездну. И тьма в этом контексте, скорее всего, означает отсутствие Света, данного

Творцом. Не случилось ещё «озарение».

В поучениях Отцов Церкви тьма часто символизирует греховность, в которой, нельзя

найти путь праведности, как во тьме, нельзя различить предметов.

34

Только

поэт «ждёт сокровенного знака», знает, что будет «знак»

обязательно! Иначе, можно отдаться страстям и впасть в грех унынья.

И подумать, как в ранней молодости

А.С. Пушкин, что жизнь -

«дар

напрасный, дар случайный», и что она «на казнь обречена». (Если бы не

Святитель Филарет Московский, неизвестно, прочитали ли бы мы когда-

нибудь и «Маленькие трагедии», и Повести Белкина», и, конечно,

«Пророка»).

А создать великое, богодухновенное можно лишь соединяясь с Творцом! Иначе –

никак! Иначе не бывать «таинственности брака в простом сочетании слов»!

А ещё, думаю, в произведении присутствует и то «ожидание», которое было

у апостолов, когда возносясь на небо, Спаситель обещал послать им Утешителя. А, может

быть, и «мысль» Пасхальная о Вечной Жизни.

Как Пророк посвящает себя жертвенному служению; как апостолы после схождения на

них Духа Святого идут проповедовать и принимают мученическую кончину за Христа; так

- вольно или невольно, - но предсказал О.Э.Мандельштам и своё жертвенное служение!

Еврей, принявший Крещение, отказавшийся покинуть мятежную Родину после трагедии

1917 года, поднявшийся со многими на «Русскую Голгофу»! Это он сам был «на песнь,

как на подвиг, готов» - и умер в пересыльном лагере, в который был сослан за хорошо

ныне известную эпиграмму н Сталина

«Мы живём, под собою не чуя страны».

О.Э.Мандельштам - истинно русский поэт, потому что понятие «русский» - категория

духовная!

А ещё кажется совершенно непостижимым, что когда создавались эти неисчерпаемые

по глубине строки, было поэту всего лишь… девятнадцать! Сам А.С.Пушкин, создавая

своего «Пророка»,

был

несколько старше и

обладал гораздо

большим духовным опытом.

А сейчас обратимся к стихам, созданным тоже молодым поэтом, – но

несколько иного плана. Перед нами произведение, в какой-то мере

тоже хрестоматийное:

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.

Я список кораблей прочёл до

середины:

Сей длинный выводок, сей поезд

журавлиный,

Что над Элладою когда-то

поднялся.

Как журавлиный клин в

чужие рубежи, —

На головах царей

божественная пена, —

Куда плывёте вы? Когда бы не Елена,

Что Троя вам одна, ахейские мужи?

И море, и Гомер — всё

движется любовью.

Кого же слушать мне? И вот Гомер

молчит,

И море чёрное, витийствуя, шумит

И с тяжким грохотом подходит

к изголовью.

Великая троица акмеистов – А.А.Ахматова, Н.С.Гумилёв, О.Э.Мандельштам.

Не только великих поэтов, но и истинно русских людей, несших жертвенное служение

России, не покинувших мятежную родину, хотя каждый имел такую возможность.

Преклонение перед их жизнью и творчеством заставляет задуматься, внимательнее

вслушаться, всмотреться в их творчество. Так в чём же суть акмеизма?

35

Конечно, любое направление вторично по сравнению с Духом Божиим и душою

художника, без чего в принципе нет и быть не может великого произведения. Вторично –

а, может быть, и дальше от главного.

Поэтому сейчас позволим себе небольшое отступление. Великий русский мыслитель

И.А.Ильин писал о том, что главным, определяющим в любом великом произведении

искусства

является «эстетический предмет»

- то есть духовное начало, которым

определяется абсолютно всё, «даже тогда, когда в произведении внешне нет ничего

церковного и религиозного».

(«Книга надежд и утешений). Оттого и начали мы

с произведения О.Э.Мандельштама, по сути «продолжающего» знаменитого «Пророка»

А.С.Пушкина.

И

этот

«одухотворённый

духом»

«Предмет»

воплощается

в

«эстетических

образах»,

которые

в

какой-то

мере

могут

быть

связаны

и

с

литературными

направлениями.

(Выражение

«одухотворить

духом»

тоже

принадлежит И.А.Ильину – и прозвучало оно в одном из самых знаменитых его творений

«Путь духовного обновления»).

А одним из самых ярких примеров «эстетической материи» является, конечно, образ

моря – потому что символизирует оно вечность. И к образу этому мы обратимся ещё

не единожды. Итак, «эстетический образ» - душа произведения.

И, наконец, «плотью» является «эстетическая материя»

- форма, в которой

воплощается, «материализуется» великое творение - например, стихотворный размер,

рифма, рифмовка и т.д. Речь сейчас не об этом. И если форма начнёт превалировать, то

уничтожит она «живое творческое содержание», о котором писал как о непременном

условии создания культуры не раз упоминаемый И.А. Ильин (Книга «Основы

христианской культуры»). И те, которые в форму «заигрались», ничего великого создать

не могут. Да и вообще, при углублении в произведения у каждого поэта, наверное, можно

найти и яркие примеры того или иного литературного направления, и

практически противоположное ему, и вне любого направления. Однако,

возвратимся к творчеству О.Э.Мандельштама

– к стихотворению,

которое мы ненадолго оставили. Сам «сюжет», если в данном случае это

слово вообще применимо, взят из культуры ещё дохристианской.

Великий Гомер, «Илиада»… («Илиада» присутствует и в произведении

другого великого акмеиста Н.С.Гумилёва в стихотворении «Современность» - «Я

закрыл Илиаду и сел у окна». И у символиста М.А.Волошина - «Мы

пережили Илиаду войн…»

- стихотворение «Потомкам»).

Вообще

мысли великих мудрецов Античной Греции, например, Сократа или

Платона,

справедливо

считаются

предвестниками,

предтечей,

преддверием мышления христианского.

И в этом произведении О.Э.Мандельштама

кульминация всех размышлений -

«И море, и Гомер — всё движется любовью».

Любовью только лишь к красавице Елене? Да только не воспринимается ли Елена

прежде всего как красивая вещь, обладать которой престижно? Или как «объект»

вожделения, низменной страсти? Но в таком случае есть ли вообще место любви там,

36

где распалившие себя низменной страстью совершают столь неблаговидные поступки?

Конечно, истинно христианское мышление и жизненно кредо во многом уже отличается

от языческого. Но это – отдельная тема. А море, как уже было сказано, - символ вечности.

И тогда становится ясным, что мысль поэта всеобъемлющая. Любовь – главная

христианская добродетель. Она основа жизни. И вот лирический герой соединяется

с первоосновой. Очевидно, именно в этом и заключена суть акмеизма.

И следующее произведение, наверное, ещё более яркий тому пример.

Она еще не родилась,

Она и музыка и слово,

И потому всего живого

Ненарушаемая связь.

Спокойно дышат моря груди,

Но, как безумный, светел день.

И пены бледная сирень

В черно-лазоревом сосуде.

Да обретут мои уста

Первоначальную немоту,

Как кристаллическую ноту,

Что от рождения чиста!

Останься пеной, Афродита,

И, слово, в музыку вернись,

И, сердце, сердца устыдись,

С первоосновой жизни слито!

В финале

тоже происходит «возвращение». Только, конечно не в ту эпоху, когда

Афродиту всерьёз считали божеством, когда обожествляли силы природы, в чём суть

язычества

как

такового.

Время

вспять

не

движется.

По

всей

видимости,

-

это

–

«возвращение»

к

некой

целостности,

неразделённости

восприятия

мира.

А вышедшая из морской пены Афродита, как и многие языческие божества, остались

литературными образами – чаще ранних произведений – помогающими раскрыть главную

мысль.

(В одном из относительно ранних стихотворений «По ночам, когда в тумане…»

лирический герой упомянутого ранее поэта-символиста М.А.Волошина

с горечью

восклицает: «Мне, когда-то неделимым, стать отдельным и мужским).

И вообще, некоторые языческие образы были «унаследованы» христианской культурой

даже в росписях храмов в первые века Христианства - именно как нечто внешнее,

наполненное уже иным содержанием – нельзя же в одночасье же создать все новые

формы. Используются они, конечно, и в литературе, особенно в поэзии, чаще всего для

более яркого изображения природы. Вспомнить хотя бы финал знаменитого «Люблю

грозу в начале мая» Ф.И.Тютчева или его же несколько более сложный образ

в стихотворении «Летний вечер», где «горячих ног» Природы «коснулись ключевые

воды». А если продолжать «галерею» подобных образов и мыслей, то ярким примером

является и стихотворение в прозе И.С.Тургенева «Природа», в котором для Матери-

Природы все равны – и люди, и звери, и травы; и стихотворение «Детство»

Н.С.Гумилёва, в котором лирический герой верит, что встретит смертный час со своими

«друзьями с мать-и-мачехой, с лопухом»,

потому что «людская кровь не святее

изумрудного сока трав».

И вот ещё один пример «соединения» в произведениях самого

О.Э.Мандельштама.

37

И Шуберт на воде, и Моцарт в

птичьем гаме,

И Гёте, свищущий на вьющейся

тропе,

И Гамлет, мысливший пугливыми

шагами,

Считали пульс толпы и верили

толпе.

Быть может, прежде губ уже

родился шёпот

И в бездревесности кружилися

листы,

И те, кому мы посвящаем опыт,

До опыта приобрели черты.

«Соединения» времён - прежде всего, а значит, - неразрывная связь

времени и вечности. Напоминать культурным людям, что упоминаемые

поэтом великие люди не жили в одни и те же годы, необходимости нет.

«Соединение» гения и человечества – не похоже, чтобы в контексте

произведения слово «толпа»

употреблялось поэтом в привычном

отрицательном смысле - иначе, как же можно «считать пульс» и «верить»?!

А ещё, конечно, «соединение» музыки и поэзии, о чём не раз говорилось; русской и

культуры немецкой, несмотря на очень разный менталитет (Вольные переводы И.В.Гёте,

Г. Гейне и Ф.Шиллера русскими поэтами тоже хорошо всем известны). И возможно,

упоминаемые поэтом великие имена важны не сами по себе – их можно было назвать ещё

немало - а именно как пример некого единства гения и человечества, о чём

было сказано чуть ранее. Гений призван служить - но не «народу»

в примитивном советском истолковании, а нести людям Свет Истины, быть

посланником небес, как в знаменитом и многократно упоминаемом

«Пророке» А.С.Пушкина.

Но, наверное, самое главное, как нередко бывает, выражено в финале. (Строки эти

выделены особо). И ключевые слова, судя по всему, - «прежде» и «до». «Предвечный

замысел о мире и его судьбах» - так определил Софию – Премудрость Божию русский

мыслитель Н.М.Тарабукин, практически ровесник О.Э.Мандельштама. Судя по всему,

мысли философа и поэта во многом схожи.

А ещё, будет нелишним сказать, что стихотворение это первое из трёхчастного цикла –

и, конечно обратиться к двум другим.

В игольчатых чумных бокалах

Мы пьём наважденье причин,

Касаемся крючьями малых,

Как лёгкая смерть, величин.

И там, где сцепились бирюльки,

Ребёнок молчанье хранит,

Большая вселенная в люльке

У маленькой вечности спит.

Очень непростые, философские строки – и, возможно, не стоит

«вникать» в каждое слово – а взглянуть немного «издалека», как на

большое полотно. Да и вообще, если приблизиться к картине вплотную,

можно увидеть только наложенные мазки красок – а воспринимать

нужно целостность образа и мысли.

Вот так и здесь – в целом.

Возможно, отразились

в стихотворении и искания людей -

иногда вслепую,

их заблуждения.

38

Но вот опять появляется столь любимый поэтами – и не только

О.Э.Мандельштамом – образ ребёнка, символизирующим чистоту, незамутнённую душу.

И тогда начинает «происходить» то, что по земным «меркам», по законам земного бытия

невозможно – «маленькое» вмещает «большое». Отчего? Оттого, очевидно, что земное

пространство, преодолено, оно больше тяготеет, земное время и пространство себя

исчерпали – и «начинается» мир иной, духовный. А дальше…

И я выхожу из пространства

В запущенный сад величин,

И мнимое рву постоянство

И самосознанье причин.

И твой, бесконечность, учебник

Читаю один, без людей —

Безлиственный, дикий лечебник,

Задачник огромных корней.

Итак, третья часть логически продолжает вторую. Удивительно сочетание, не первый

взгляд, - «самосознанье причин», «лечебник», «задачник».

Но разве не столь же

многогранна жизнь человека на земле?!

Очевидно, то, о чём говорилось в первых двух частях, продолжается и в самой сложной –

третьей. Только «мы»

превращается

в «я» - но это, не дай Бог, не гордость,

не ненависть к другим людям. По-видимому, лирический герой осмысливает свой

жизненный путь, свой духовный опыт, который нельзя ни с кем разделить, за который

несёшь ответственность только ты сам - и больше никто. Оттого-то и «без людей».

Конечно, нельзя не увидеть, что всё как будто «пронизано» математикой – да только

математика – лишь наука, пусть и немного менее приближенная к естеству, чем физика,

химия или биология. Думаю, именно поэтому будет уместно вспомнить о том, что многие

великие учёные -

и русские

и европейские были верующими – и И.Ньютон,

и Б.Паскаль, и Л. Пастер, и, конечно М.В.Ломоносов – список можно продолжать.

Верующими не вопреки, а именно благодаря науке. И даже некоторые учёные советские

– такие, как Б.В.Раушенбах. Это - отдельный разговор, который может увести в сторону

от основного предмета беседы.

А потому возвратимся к самому произведению. И «корни», и «величины» - разве только

математические понятия?! Да и задачи бывают разными – поэтому, может быть,

«задачник» в таком случае можно рассматривать как аллегорию?! А главным всё же

является то, что лирический герой «выходит» из земного «пространства» и преодолевает

«мнимое постоянство» и «самосознанье причин». Преодолевает после того, как

«увидел», осознал, что «большая вселенная в люльке у маленькой вечности спит».

39

Как было уже сказано, отразил поэт преодоление земного пространства –

пространства мира материального, мира тварного. А значит, может быть, и не

столь явственно, не столь очевидно, но звучит в произведении одна из самых

главных,

самых

важных

тем

русской,

да

и

всей

литературы

мира

христианского, – Тема Апокалипсиса!

«И звезды небесные пали на землю, как смоковница,

потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо

скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись

с мест своих». Откр.6:14.

И, конечно, нельзя не вспомнить о том, что земного времени и пространства, силы

земного притяжения нет на Иконе - ведь она изображает «грядущий, прославленный

мир», как написал в своём знаменитом труде кн. Е.Н.Трубецкой.

И о том ещё, что все эти бесконечно загадочные произведения созданы… в окаянные

тридцатые годы, когда вся Россия жила под дулом автоматов Н.К.В.Д.!!!

Вот уж,

по истине надо смотреть в Вечность и быть готовым к Крестному Пути, чтобы выразить

такое мироощущение! А поэт скоро на Крест и взойдёт! Но об этом хотелось бы

поговорить не всуе, обращаясь к произведениям несколько более известным. Наверное,

в следующей части.

А пока обратимся к произведениям несколько иного плана. Наверное, даже, точно,

можно сказать, что всё великое, созданное поэтами Серебряного века, имеет «корни»

в классической поэзии, классическом искусстве в целом века девятнадцатого и даже

конца восемнадцатого. А иначе, на свет появлялись бы одни «уроды», «мутанты».

Вспомним произведение

О.Э.Мандельштама, приведённое несколько раньше

и начинающееся словами «Она еще не родилась». Названия как такового, можно сказать,

и нет – потому что «Silentium» (Молчание) – скорее всего «отражение» состояния ума

и души, некой «философии».

«Silentium» названо и довольно известное и тоже

относительно раннее стихотворение Ф.И.Тютчева.

Молчи, скрывайся и таи

И чувства и мечты свои -

Пускай в душевной глубине

Встают и заходят оне

Безмолвно, как звезды в

ночи, -

Любуйся ими - и молчи.

Как сердцу высказать себя?

Другому как понять тебя?

Поймет ли он, чем ты живешь?

Мысль изреченная есть ложь.

Взрывая, возмутишь ключи, -

Питайся ими - и молчи.

Лишь жить в себе самом умей -

Есть целый мир в душе твоей

Таинственно-волшебных дум;

Их оглушит наружный шум,

Дневные разгонят лучи, -

Внимай их пенью - и молчи!

Значит, акмеизм во многом можно считать продолжением «любомудрия» - не в общем

смысле «философия», а применительно к определённому направлению в искусстве.

Именно к «любомудрию» ряд исследователей относят раннее творчество Ф.И.Тютчева.

40

Совершенно очевидно, что «сердце, сердца устыдись» О.Э.Мандельштама и «лишь

жить в себе самом умей», оттого что другому «понять тебя» невозможно Ф.И.Тютчева

– очень схожие мысли двух великих поэтов, которых отделяют почти девяносто лет. Судя

по всему, это - отражение мысли великого Платона о том, что наш мир лежит во зле, он

«гроб для праведника»

- а есть иной мир – прекрасный – только попасть в него

невозможно. Конечно, ведь Спаситель тогда ещё не пришёл в наш мир и не воскрес.

(Ещё с большей ясностью отразились эти мысли в знаменитом «Фонтане» Ф.И.Тютчева

– но речь сейчас несколько об ином).

Только, наверное, у О.Э.Мандельштама все приведённые выше образы «решают»

несколько более сложную задачу, что можно увидеть и понять при более внимательном

прочтении.

И в том произведении, о котором речь пойдёт далее, тоже, очевидно, происходит

некоторое соединение элементов христианской и дохристианской культур.

Первой, как уже говорилось, - на уровне мышления, мировоззрения, жизненного кредо;

второй - на уровне внешних образов и может быть, некой историчности.

Только детские книги читать,

Только детские думы лелеять,

Все большое далеко развеять,

Из глубокой печали восстать.

Стихотворение удивительное – столько всего соединили в себе двенадцать строк!

Итак, образ детства, образ чистого сердцем ребёнка - один

из главных в русской

литературе – да и не только в русской. Детство, конечно, - тоже некая «первооснова»,

к которой постоянно «возвращаются», о чём уже не раз говорилось. Но всё-таки, видимо,

в большей степени воплотили эти строки стремление к чистоте сердца, к восстановлению

некой целостности души, неразделённой грехом – ведь именно такой смысл заложен

изначально в слове «целомудрие». А без этой чистоты невозможно узреть Царствие

Небесное. А как же тогда «из глубокой печали восстать» - преодолеть грех уныния?!

Многие произведения О.Э. Мандельштама

проникнуты грустью – и связано

это во многом с жизнью самого поэта – только не о жизни поэта ведётся речь

в исследовании. Обратимся к следующему четверостишию:

Я от жизни смертельно устал,

Ничего от нее не приемлю,

Но люблю мою бедную землю

Оттого, что иной не видал.

Оно «вместило» такую палитру чувств, что сразу и объять не получится.

Не раз упоминаемый И.А.Ильин в «Основах христианской культуры» писал,

что любовь к своей земле неотделима от чувства религиозного. О том же по сути говорит

нам и О.Э.Мандельштам. - любовь противопоставляется, судя по всему, жизненной

суете, поглощающей человека. «Я от жизни смертельно устал» - видимо, огрубел в этой

жизненной суете душою. Но всё же душа жива, и чистота сердца до конца не утрачена -

иначе бы не было таких преисполненных болью и одновременно любовью строк.

41

Кстати, по логике,

«всё большое», которое следует «далёко развеять» - тоже

жизненная суета, всё бренное, которое не должно затмить Вечного. И, естественно,

вспоминаются слова Писания: «Суета сует, - все суета!»

А образ «бедной земли», наверное, ассоциируются прежде всего

с хорошо всем известными строками Ф.И.Тютчева:

Эти бедные селенья,

Эта скудная природа –

Край родной долготерпенья,

Край ты русского народа!

Не поймет и не заметит

Гордый взор иноплеменный,

Что сквозит и тайно светит

В наготе твоей смиренной.

Удрученный ношей крестной,

Всю тебя, земля родная,

В рабском виде Царь небесный

Исходил, благословляя.

Очевидно, и лирический герой О.Э.Мандельштама интуитивно ощущает, «что сквозит

и тайно светит» в его «бедной земле». «Оттого, что иной не видал» - говорит

лирический герой - только любовь-то на пустом месте не возникает. И неслучайно звучат

такие нравственно-философские выводы, которые сердце должно выстрадать.

Я качался в далеком саду

На простой деревянной качели,

И высокие темные ели

Вспоминаю в туманном бреду.

«Вспоминаю» как что-то очень важное, очень хорошее в жизни, что было тогда, когда

душа и ум ещё не затуманились суетой, греховностью, может быть.

И вот опять невольно возникают ассоциации с произведениями Н.С.Гумилёва.

Вот сад, но к нему подойти я не

смею,

Я помню… мне было три года…

по саду

Я взапуски бегал с лисицей

моею.

Я вырос! Мой опыт мне дорого

стоит,

Томили предчувствия, грызла

потеря…

Но целое море печали не смоет

Из памяти этого первого зверя.

Снова образ сада, в котором был счастлив и в который нет больше пути. Значит, наверное,

можно говорить о Райском Саде, из которого человек был изгнан именно за то, что душе,

неразделённой грехом, предпочёл познание зла.

И строки Н.С.Гумилёва преисполнены похожим чувством. У его лирического героя

«целое море печали не смоет» воспоминания о том, как он «взапуски бегал с лисицей»;

как

никакие

жизненные

неурядицы

не

затмят

в

памяти

лирического

героя

О.Э.Мандельштама, как он «качался в далеком саду на простой деревянной качели».

И то, что качели простые и деревянные, возможно, также подчёркивает что-то главное,

очищенное от всего наносного.

А строки Н.С.Гумилёва взяты из довольно известного произведения «Блудный

сын», что во многом говорит само за себя. Значит, надо «возвратиться», оставив

всё суетное и греховное. И, возможно, покаяться.

«Возвращение»

к

главному

отразится

и

в

другом

произведении

О.Э.Мандельштама, созданном через много лет - уже в окаянные годы репрессий.

42

Не говори никому,

Всё, что ты видел, забудь —

Птицу, старуху, тюрьму

Или ещё что-нибудь.

Или охватит тебя,

Только уста разомкнёшь,

При наступлении дня

Мелкая хвойная дрожь.

Вспомнишь на даче осу,

Детский чернильный пенал

Или чернику в лесу,

Что никогда не сбирал.

И снова кажется невероятным, удивляет, потрясает, что созданы такие

строки в 1930году – их мог написать только очень сильный духом

человек! Как и «трилогию» о связи гения с «пульсом» человечества и

о «выходе» из земного пространства в Вечность. Итак, соединяется

то, что кажется несоединимым – «птица, старуха, тюрьма». Судя по

всему, относится всё сказанное поэтом и к нему самому, и ко всей охваченной разгулом

репрессий России. Но, пожалуй, только слово «тюрьма» говорит о годах репрессий и о

личной трагедии самого поэта.

Может быть, ещё указывает на окаянные годы и

предупреждение «не говори никому» - ведь в те годы лишнее слово могло стоить жизни –

да только сам поэт, как известно, своему же «предупреждению» не внимал – чего стоит

одна лишь упомянутая уже эпиграмма на Сталина. Однако если не знать времени

написания, то «не говорить» чего-то можно по очень многим причинам. А главное всё же

в ином.

Несмотря на окаянные годы – а, может быть, именно потому - в финале произведения

лирический

герой

«возвращается»

к

детству,

как

и

в

ранних

произведениях.

«Возвращается», возможно, даже, - «убегает» от чудовищной реальности к «осе на даче»

и «детскому чернильному пеналу». А «черника в лесу», которую «никогда не сбирал»,

может символизировать несбывшуюся детскую мечту. У самого поэта детство было

в основном безрадостным – но не может великое произведении говорить об одном лишь

человеке,

даже

столь

великом,

как

О.Э.Мандельштам.

А

потому,

наверное,

в произведении снова отразилось желание вернуться к восприятию мира чистой душой,

незапятнанной, «неразделённой» грехом.

Невольно возникает ассоциация и со строками другого поэта Серебряного века - только

символиста – З.Н.Гиппиус из стихотворения «Счастье»:

Нет, лучше б из нас на свете

И не было никого.

Только бы звери, да дети,

Не знающие ничего.

Конечно, духовный опыт О.Э.Мандельштама, его нравственные принципы много-много

выше. И его лирический герой в отличие от лирического героя

З.Н.Гиппиус

не «претендует» на переустройство мира, не «бросает вызова» Создателю, что для

З.Н.Гиппиус, можно сказать, вообще свойственно. Только у обоих поэтов в образах

чистых сердцем, не «тронутых» грехом детей, а ещё и изначально не знающих греха

животных отразилось, судя по всему, желание избавиться от ненужных, мешающих жить

«наростов»

греховности.

Ведь

очевидно,

что

«незнающие

ничего»

означает

«незнающие» греха. К этой чистоте, не знающего греха сердца стремится и лирический

герой О.Э.Мандельштама, о чём уже не раз говорилось.

43

А ещё, перед нами очередной пример того, что все литературные направления вторичны

по сравнению с главной мыслью, с духовным началом литературного произведения. И

того, что даже не самые благочестивые люди в душе, интуитивно всё равно стремятся к

чему-то чистому, незапятнанному.

А теперь ещё об одной грани творчества великого поэта и великого человека -

О.Э.Мандельштама. В одном из произведений лирический герой говорит:

44

Я так же беден, как природа,

И так же прост, как небеса,

И призрачна моя свобода,

Как птиц полночных голоса.

Я вижу месяц бездыханный

И небо мертвенней холста;

Твой мир, болезненный и странный,

Я принимаю, пустота!

Как же можно принять «пустоту», да ещё и «болезнь» вместе с «мертвенностью»?!

Неужели нормальный человек может всё это «принять» и не возненавидеть весь мир?!

А ненависти в стихотворении нет ни капли. Значит, здесь что-то иное.

Снова позволим себе небольшое отступление.

Благодарю за неотступность боли

Путеводительной: я в ней сгорю.

За горечь трав земных, за едкость

соли -

Благодарю!

Так заканчивает цикл «Блуждания» М.А.Волошин.

Но и все ж, теснимый и гонимый,

Я, смотря с улыбкой на зарю,

На земле, мне близкой и любимой,

Эту жизнь за все благодарю.

Это - финал одного из довольно известных произведений С. А.Есенина.

«Благодарю», несмотря на то, что «жизнь-обман»

и на то, что все «отреклись»

и «забыли».

(Кстати, снова разные литературные направления, а мироощущение очень схожее.

И совершенно очевидно, что во всех трёх приведённых произведениях речь идёт не

только о лирическом герое, но и о жизненном пути самих поэтов. А ещё - целая

«философия» в самом высоком её понимании).

Конечно, «путеводительная боль» - самый яркий из приведённых здесь примеров

истинно христианского осмысления жизненного пути. Господь вразумляет – и страданием

душа очищается - а без этого можно заблудиться и Истинного пути не найти никогда.

Мысль эту и воплощает М.А.Волошин.

В

строках

С.А.Есенина

отразилась

нераздельная,

кровная,

можно

сказать,

на «генетическом уровне»

связь с родной землёй, с Родиной

в истинном понимании этого слова. И хоть не греет лирического героя

«звёздный огонь», ощутить такую любовь, такую благодарность

невозможно, не поняв однажды, что душа бессмертна, что физическая

смерть не конец всему. В таком случае очевидно, что и «принимая»

пустоту, болезни, скорби, «принимает» лирический

герой, а вместе с ним и поэт те испытания, которые посылаются нам в

жизни, ради того, что будет Там – в Вечности. А иначе можно прийти

45

к такому жуткому выводу, к которому приходит Свидригайлов в «Преступлении

и наказании», и свершить то, что свершает он.

А тема преодоления земных скорбей ради Вечной Жизни с особой силой зазвучит

у О.Э.Мандельштама и в хорошо известных поздних произведениях. А то, о чём мы

говорили, во многом являют «преддверием», но одновременно и примером, говоря

языком самого О.Э.Мандельштама,

«ненарушаемой связи» человека с Вечным

Мирозданием – а значит и с сами Творцом Мироздания!

А продолжение, дай Бог, - последует.

Литература.

1.

Кошемчук Т.А. «Русская литература в христианском контексте».

2.

Сборник поэзии Серебряного века Москва 1995год

3.

«Сохрани мою речь» - сборник произведений О.Э.Мандельштама

4.

«Я свет у тебя за плечами» - сборник произведений Н.С.Гумилёва

5.

«Тихое пламя» - сборник произведений З.Н.Гиппиус.

6.

Сборник произведений С.А.Есенина из серии «Школьная библиотека»

7.

Сборник произведений М.А.Волошина 1995 год.

8.

И.А.Ильин «Книга надежд и утешений».

9.

Н.М.Тарабукин «Смысл иконы».

10.Трубецкой Е.Н. «Три очерка о русской иконе»

46

11.

Программа из цикла «Библейский сюжет»канала «Культура», посвящённая

О.Э.Мандельштаму «Иосиф Аримафейский»

12.

Собственная сертифицированная методическая разработка творческого занятия

«Русский путь»

47

Глубокое видение «русского апокалипсиса».

Вступление.

Это выстраданное во многом исследование творчества О.Э.Мандельштама стало

продолжением написанного ранее – «От любомудрия к Истинному Христианству».

Для меня этот прекрасный и трагический поэт - один из мучеников неявленных, как

и Н.С. Гумилёв, А.А.Ахматова, М.А.Волошин.

Если в предыдущем исследовании мы говорили об отразившемся в творчестве разных лет

духовном становлении, то ныне речь пойдёт об устоявшемся, выстраданном духовном

видении. Духовном видении того, что называют «русским апокалипсисом». Поэт,

имеющий возможность покинуть обезумевшую Россию, остался, разделив скорби,

разделив Крестный Путь Родины. Итак…

Глава первая «Вальс русской трагедии».

Я вернулся в мой

город, знакомый до

слез,

До прожилок, до

детских припухлых желез.

Ты вернулся сюда, — так глотай же

скорей

Рыбий жир ленинградских речных

фонарей.

Узнавай же скорее декабрьский

денек,

Где к зловещему дегтю подмешан

желток.

Одно

из

самых

известных,

самых

трагических,

болью

души

кровоточащей

преисполненных творений.

«Рыбий жир ленинградских речных фонарей»,

«зловещий

дёготь»

ничего хорошего сулить не могут - в душе мрак и

отчаяние. И, конечно, не только в душе лирического героя и

самого поэта.

И «кричит» от боли и отчаяния израненная,

исстрадавшаяся душа!

48

Петербург, я еще не

хочу умирать:

У тебя телефонов моих

номера.

Петербург, у меня еще есть адреса,

По которым найду мертвецов

голоса.

Прежде, чем продолжить «погружение», заметим, что написано

стихотворение анапестом - в ритме «скорбного вальса» - да и, действительно, стали

строки эти песней. Стали, когда была ещё в опале поэзия Серебряного Века и лишь иногда

пробивалась, подобно берёзкам сквозь асфальт.

Конечно, размер стиха не самое главное. Он лишь форма, содержание облекшая,

«эстетическая материя», как сказал знаменитый русский мыслитель И.А.Ильин.

И всё же для выражения охватившей всех скорби, анапест, наверное, немного более

других

подходит.

А

нечасто

встречающаяся

смежная

рифмовка

создаёт

образ

бесконечности – замкнутого круга, из которого нет выхода. Нет, как в самой жизни, в той

реальности,

в

которой

оказался

О.Э.Мандельштам,

как

и

тысячи,

миллионы

соотечественников наших...

А

теперь

о

самом

воплотившем

петербургскую

скорбь

произведении.

Именно

петербургскую, хоть и названо стихотворение «Ленинград». И напрасно спела эстрадная

прима: «Ленинград, я еще не хочу умирать». Потому что в таком случае весь смысл

рушится! Нельзя же в самом деле обращаться, словно к живому, к любимому человеку,

обращаться словно в молитве, к городу, который лишь о «рыбьем жире» и «зловещем

дёгте» напоминает!

Именно Петербург, который вместе с Россией отнят! С Россией, в которой ныне, говоря

словами другого Поэта-Мученика,

«расплясались, разгулялись бесы»; в которой

«иуды» власть захватили.

А потому Петербург и Ленинград не просто разные названия, а антитеза, отражающая

пропасть между великой некогда Россией и страшной новой реальностью.

Ещё жива память в сохранившихся «телефонных номерах» – но «хозяева» номеров

сгинули. Сгинули под пулями «новых творцов жизни», как назвал незаконно власть

захвативших И.С.Шмелёв, или вдали от Родины.

И потому столь жуткий финал:

Я на лестнице черной живу,

и в висок

Ударяет мне вырванный с мясом

звонок,

И всю ночь напролет жду гостей

дорогих,

Шевеля кандалами цепочек

дверных.

49

Всё проникнуто скорбным ожиданием прихода «гостей дорогих», которые наденут

«кандалы»

на всех «неугодных». А может быть, сразу приговор в «исполнение»

на «чёрной лестнице» приведут…

Сколько великих творений русских поэтов, в песни, в романсы превращённые, звучат

в ритме вальса! Творения разных веков!

А здесь, в стихотворении О.Э.Мандельштама, "зазвучала" в ритме бессмертного вальса

русская трагедия окаянных тридцатых. Зазвучал "вальс" скорби разорённого, униженного

величия Северной Столицы. "Вальс" скорби всего народа русского, кровавой властью

в "лагерную пыль" превращённого...

На три счета вьюга кружит

ночами,

На три счета передернут затвор...

Забываю... Это было не с нами...

На три счета звездой догорает

костер.

И эти

«в ритме вальса» скорбью преисполненные строки созданы ленинградцем,

петербуржцем - А.Я.Розенбаумом. Созданы десятилетия спустя.

Неутихающей боли преисполненное воспоминание - «этот вальс

танцевали мы в тридцать седьмом»...

А О.Э.Мандельштам

и те, чьи «телефонные номера», чьи

«адреса»

у него ещё остались, жили в этой залившей кровью

Петербург и всю Россию реальности…

И наконец…

Это было, когда улыбался

Только мертвый, спокойствию

рад.

И ненужным привеском болтался

Возле тюрем своих Ленинград.

Разве не похожие чувства ужаса, отчаяния испытывает и лирический герой знаменитого

«Реквиема» А.А.Ахматовой?! (Тоже анапестом написанные строки, хоть и на одну стопу

меньше).

Здесь даже имя любимой Северной Столицы уже не звучит – лет пять - шесть

прошло...

Именно

тогда

–

в

годы

создания

А.А.Ахматовой

«Реквиема»

сгинул

в пересыльном лагере и О.Э.Мандельштам...

Очень похожие произведения двух великих петербуржцев, двух поэтов-мучеников,

Россию не покинувших.

50

Глава вторая «Как Россию опутала мгла».

А вот ещё созданные в начале окаянных

тридцатых строки

в «ритме трагического вальса».

Мы живем, под

собою не чуя страны,

Наши речи за десять шагов

не слышны,

А где хватит на полразговорца, -

Там помянут кремлевского

горца.

Нет сомнения, что в плане художественном произведение на порядок ниже многих,

поэтом созданных, – и нет необходимости приводить стихотворение целиком. Знаменитая

эпиграмма на Сталина, за которую жестоко поплатится поэт - ссылка, арест, смерть

в пересыльном лагере…

«Мы живем, под собою не чуя страны» - потому что над каждым навис дамоклов меч

НКВД – и жизнь человеческая обесценилась…

Пройдёт немало лет - и выйдет на экраны фильм, потрясающий ужасом происходящего.

А ещё более потрясающий, ужасающий тем, что всё показанное – бьющая наотмашь

правда, почти каждой семьи коснувшаяся. «Утомлённые солнцем»! Думаю, все помнят,

как после ареста главного героя, словно зловещая тень, вырастает и поднимается

над землёю огромный портрет вождя. Словно зримое воплощение великим поэтом

сказанного в те зловещие годы, когда жили, «под собою не чуя страны»…

Но всё же мы говорим о глубоком видении О.Э.Мандельштама – видении того, что

в конце двадцатого века назовут «русским апокалипсисом»

- а значит, - вместе

со страданиями явленным «откровением».

А потому обратимся к этим прекрасным и преисполненным

трагизма строкам:

Небо вечери в

стену

влюбилось -

Все изрублено светом рубцов -

Провалилось в нее, отразилось,

Превратилось в тринадцать

голов.

Bот оно, мое небо ночное,

Пред которым как мальчик

стою, -

Холодеет спина, очи ноют,

Стенобитную твердь я ловлю.

И под каждым ударом тарана

Осыпаются звезды без глаз, -

Той же вечери новые раны,

Неоконченной росписи мгла.

Конечно, гораздо более глубокое отражение не только сути всего, со страной

происходящего, но и сути самого поэта. Повторю одну только мысль ранее написанного

исследования – многие стихи О.Э. Мандельштама подобны картинам, которые вблизи

выглядят, как беспорядочно наложенные мазки красок, – а полностью увидеть, понять,

51

оценить можно, лишь отойдя на некоторое расстояние. (См. «От любомудрия к Истинному

Христианству»).

Тайная Вечеря, на стене храма написанная. В честь этого Судьбоносного для всего

человечества События и назвал поэт одно из лучших и самых трагических творений

своих.

Наверное, многим сразу вспоминается Великое Творение Леонардо да Винчи. Но образ

сей и в большинстве православных храмов есть.

Разумеется, в этих почти «кричащих от боли» строках речь идёт о варварстве,

святотатстве, которое в те годы окаянные совершалось повсеместно, став «нормой»

жизни. И сам поэт оказался невольным свидетелем убийства одной из петербургских

святынь. Да сколько их было, по всей Руси мятежной убитых!

Оттого и возникает страшный образ «изрубленной» стены храма, образ

«тарана»,

словно по каждому верующему сердцу ударяющего…

Но хотелось бы ещё и высказать предположение, почему именно Тайная Вечеря,

а не Рождество Христово или Благословение Дмитрия Донского Преподобным Сергием,

например.

Изображённое Судьбоносное Событие - преддверие Крестных

Мук Спасителя, и, конечно, – предательства Иуды.

Эти строки не только о

«зримом» ужасе, новой властью

сотворённого, - попрании святынь,

богохульных, богомерзких

лозунгах, откровенном кощунстве, предательстве.

«Новоявленные иуды», как скажет через много лет один из русских поэтов, «срубали

головы церквям» и «славили нового царя». Нового «ирода», конечно...

О.Э.Мандельштам

глубоким

«зрением»

истинно

христианской

души

видит

«повторение», «продолжение» самых скорбных евангельских событий. «Той же вечери

новые раны» - горький, трагический и глубоко осмысленный «вывод». И неважно, что

в отличие от Н.С.Гумилёва или А.А.Ахматовой, не был поэт с детства воспитан в вере

православной – он к Кресту через страдания пришёл. И духовно прозрел, и суть с Россией

происходящего увидел…

«Неоконченной росписи мгла» - когда умер Сын Божий на Кресте, тьма покрыла

землю.

52

«Неоконченной росписи мгла» - скорбь учеников, скорбь пришедших ко гробу

жен-мироносиц, не знающих ещё, что Христос Воскрес.

«Неоконченной росписи мгла» -

мгла, в которую погрузили, сбросили Россию

от Христа отрекшиеся и требующие отречения народа, угрожая тюрьмой и расстрелами.

Распята, во мглу погружена некогда Великая Россия – рушатся Святыни её, втаптываются

в грязь души людей...

Невольно

вспоминается

и

созданный

почти

«вслед»

«Реквием»

великой

А.А.Ахматовой – прежде всего, глава «Распятие», потому что, как мы уже сказали,

Тайная Вечеря - преддверие Крестных Мук.

А ещё «чёрные сукна», страдания народа русского «покрывшие» - наверное, чтобы

не видеть, не задумываться. И «оплывшая свеча», которой больше уже никогда

не возгореться. И, конечно, «звёзды смерти», Небо Живое от русских людей закрыть

пытающиеся. (См. «Реквием по России»)...

Много веков назад обожествлявшие себя римские императоры со звериной жестокостью

уничтожали всех, что во Христа уверовали и от веры под пытками не отреклись.

И «обожествившая себя» власть «неоязыческая» - власть «иуд, «иродов» и «валтасаров»

физически истребляет всех инакомыслящих, «инаковерующих»...

И вот воцарилась над сияющей ещё недавно золотом куполов Россией «неоконченной

росписи мгла» - мгла безбожия, мгла отречения, мгла святотатства...

Но Христос Воскрес – и Россия Воскреснет! Возродится подобно Фениксу из пепла

поруганных святынь! …

Мы же пока поговорим ещё о нескольких в окаянные годы рождённых трагических

произведениях великого О.Э.Мандельштама, мятежную Родину не покинувшего

и крестный путь России многострадальной разделившего…

Г

лава третья «Как волкодав явился на Руси».

За гремучую

доблесть грядущих

веков,

За высокое племя

людей

Я лишился и чаши на пире

отцов,

И веселья, и чести своей.

Мне на плечи кидается век-

волкодав,

Но не волк я по крови своей,

Запихай меня лучше, как шапку,

в рукав

Жаркой шубы сибирских степей.

Чтоб не видеть ни труса,

ни хлипкой грязцы,

53

Ни кровавых кровей в колесе,

Чтоб сияли всю ночь голубые

песцы

Мне в своей первобытной красе,

Уведи меня в ночь, где течет

Енисей

И сосна до звезды достает,

Потому что не волк я по крови

своей

И меня только равный убьет.

Вот и

снова трагический «вальс». И снова, как в знаменитом «Реквиеме»

А.А.Ахматовой, Сибирь. Быть может, образ этот - напоминание о великом множестве

в ссылку угнанных; но, возможно, и удалённость от ужаса, в Ленинграде, в Москве

происходящего.

Но главный образ – конечно же, «волкодав», что «на плечи кидается», чтобы

«загрызть», уничтожить. Только не волков, а людей, «волками» не ставших, – потому что

такие новым «царям» России «не ко двору» пришлись.

«Не волк… по крови своей» и лирический герой – потому, наверное, и стремится он

подальше от «труса», «хлипкой грязцы», «кровавых кровей в колесе».

«Чтоб не видеть» всего ужаса, в двадцатом веке сотворённого.

Во время чтения этих строк невольно приходят мысли об образах иконописных –

не конкретных, конечно, а как самой идеи. На иконе самые жуткие страдания, самые

бесчеловечные казни лишены западного натурализма. Не может быть на иконе

«кровавых костей в колесе». Это так – заодно…

Образ зверя… В русской литературе зверь чаще всего не животное, кроме, наверное,

«человек

и

зверь,

и

пташка»

у

Л.Н.Моздалевского

или

«первого

зверя»

у Н.С.Гумилёва.

Зверь – образ антихриста, к власти стремящегося и жалости не знающего. Зверя, святыни

разрушающего и желающего всех кровью «повязать».

А лирический герой «не волк», а великий русский поэт, через заблуждения, сомнения,

страдания к Кресту пришедший и Родину не покинувший - впрочем, об этом уже

говорили.

Только убили его вовсе «не равные», как и многих, новым «царям» неугодных...

Он идет,

великий Хам,

многорукий,

многоногий,

Многоглазый,

но без-богий

Беззаконный, чуждый нам.

Слышим, слышим - это он

С грубой наглостью смеется;

Это он галдит, плюется

И смердит со всех сторон

Посмотри - он на глазах

54

Топчет розы, рушит зданья,

Вековые изваянья

Повергая дерзко в прах.

Видишь - он уж здесь и там,

Возле нас и вместе с нами;

Мы стоим пред ним рабами,

Шепчем: "Сжалься, грозный

Хам"

"Шапки к черту предо мной!

Я пришел, стихийно-дикий!

Я - ваш царь, я - Хам великий,

Вам ниспосланный судьбой.

В красной пляске круговой

Храмы я, смеясь, разрушу;

Вырву сердце, вырву душу

У живущих головой.

Я заставлю пред собой

Колебаться в страхе троны;

Я к ногам своим короны

Брошу с дьявольской хулой.

Позабудьте навсегда

Знанья, роскошь и искусства:

Я вам дам иные чувства,

Чувства, чуждые стыда.

Одно из самых страшных, самых трагических произведений другого поэта Серебряного

века – С.С.Бехтеева «Великий Хам». Они - ему поклонившиеся на людей «кидаются»,

чтобы всё чистое, светлое, всё человеческое разрушить. Чтобы «загрызть» каждого,

человеком оставшегося. Чтобы погибли те, которые в рабов «Великого Хама»

превратиться не захотели.

Можно

сказать,

наверное,

что

у

С.С.Бехтеева

показана

первопричина

О.Э.Мандельштамом изображённого - сам зверь, сам антихрист, по России идущий.

Это из-за

него всюду «кровавые кости в колесе»

- ведь он пришёл осквернять,

разрушать, убивать…

Глава четвёртая «Век распятый»

Век мой, зверь мой, кто

сумеет

Заглянуть в твои зрачки

И своею кровью склеит

Двух столетий позвонки?

Риторический вопрос – вернее, - крик души! С него начинается одно

из

самых

скорбных,

самых

символических

произведений

поэта

с неисчерпаемой глубины названием «Век».

Век, зверем ставший – потому что…

Кровь-строительница хлещет

Горлом из земных вещей,

Захребетник лишь трепещет

На пороге новых дней.

Образ льющейся повсюду крови, на которой строят «новый мир»

«творцы новые». На крови тех, кто в «бытие» «новое» не

«вписался», кто этот «новый мир» строить «мешает». На крови «старого

мира», который возжелали «разрушить до основанья». (О том, что

55

в «Интернационале» звучит призыв к бесам мир Божий разрушить, говорилось уже не раз

- и отнюдь не только в авторских исследованиях).

И вот появляется ещё один главный образ всего произведения – вернее, ещё одна

аллегория.

Тварь, покуда жизнь хватает,

Донести хребет должна,

И невидимым играет

Позвоночником волна.

Хребет, позвоночник как некая основа...

Если все приводимые ранее произведения написаны усиливающим скорбь трёхсложным

размером,

то здесь скорбь вселенская отражена бодрым, часто «радостным» хореем.

Но, как уже говорилось, ритм – лишь «эстетическая материя». А может быть,

становится бодрый «ритм» антитезой отражённой в произведении трагедии.

Словно нежный хрящ ребёнка

Век младенческой земли –

Снова в жертву, как ягнёнка,

Темя жизни принесли.

Символ слишком очевидный. Снова вспоминается «Распятие» в знаменитом «Реквиеме»

А.А. Ахматовой. И Само Распятие, и реки крови Мучеников Христианских во все

времена…

А после что-то вроде совсем маленького, крошечного «проблеска» в чёрной мгле,

Россию окутавшей…

Чтобы вырвать век из плена,

Чтобы новый мир начать,

Узловатых дней колена

Нужно флейтою связать.

Музыка - Высокое Искусство как спасение!

А потому прежде, чем продолжить, обратимся к мыслям великих русских людей.

Великие произведения искусства, по словам И.А.Ильина, создаются в тех «сферах», где

«проносятся веяния Духа Божьего».

А П.А.Флоренский

говорил, что для творчества душа должна «напитаться

впечатлениями духовного мира».

Наконец, как изрёк кто-то из преисполненных Мудрости Духовной Оптинских Старцев,

«музыкальное воспитание очищает душу и подготавливает её к восприятию

впечатлений Духовного Мира». А Отцы Церкви говорили о «Музыке Небесных

Сфер», «музыке вращения земли».

56

Невольно вспоминается, как в первые века Христианства, для изображения Христа

использовали образы античного искусства, наполняя их, конечно,

содержанием

Священного Писания. Одним из образов был прекрасный Орфей. Потому, может быть,

что в царство умерших спустился – и вернулся живым. Но речь сейчас о другой, может

быть, менее известной, но истинно прекрасной легенде. Орфей играет на музыкальном

инструменте, на флейту похожем, – услышав музыку, выходят на поляну звери. Они не

нападают на музыканта, не грызутся между собою – а, как заворожённые,

стоят и слушают. О «Музыке Небесных Сфер», «музыке вращения земли» говорили

ещё мудрые античные философы…

Но ведь именно эта связь с Миром Духовным, самим Творцом неба и земли

установленная, в те годы насильственно разрушается. Теперь «играют…ноктюрн…

на флейте водосточных труб» (Все помнят, наверное). Теперь «звучит всечеловеческая

песнь ненависти», как назвал русский, православный писатель И.С.Шмелёв не раз

упоминаемый «Интернационал». Звучит он теперь вместо хвалебных гимнов Создателю.

А потому распадается «симфония религии и культуры», о которой говорил великий

Н.С.Гумилёв, и «культура», по словам убиенного большевиками П.А.Флоренского

«становится не только антибожественной, но и античеловеческой».

А потому «вырвать век из плена» и «новый мир начать» не получится, к великой

скорби.

Это век волну колышет

Человеческой тоской,

И в траве гадюка дышит

Мерой века золотой.

Оттого и тоска, безнадёжность, отчаяние кругом!

В древних духовных кантах есть образ «житейского моря», которое «играет волнами» -

возможно, потому и у О.Э.Мандельштама

образ волны не единожды встречается.

По «морю жизни» идут зловещие волны и всех поглощают…

Поглощают – потому что «в траве гадюка дышит мерой века золотой». Образ гадюки

отталкивает, конечно, сам по себе. Но ещё нельзя не вспомнить, что образ змея – это

образ дьявола, явившегося людям в Райском Саду, чтобы от Любящего Бога отвратить,

чтобы заставить возгордиться и «поклониться» греху. Чтобы быть из

рая изгнанными…

Мы уже не раз говорили, что образ зверя в русской поэзии чаще

всего – образ антихриста, который, говоря вслед за И.С.Шмелёвым,

«гонит… к иным мощам». Вот и стал он, по духовной слепоте

людей, «мерой века золотой». Сами виноваты, возжелав, как со

57

скорбью великой «констатировал» Патриарх-Исповедник Тихон, «построить… рай на

земле без Бога и Святых Его».

И ещё набухнут почки,

Брызнет зелени побег,

Но разбит твой позвоночник,

Мой прекрасный жалкий век!

Весна - время обновления, возрождения, радости! В одну из весенних

ночей поём мы всем миром: «Христос

воскресе из мертвых, смертию

смерть поправ и сущим во гробех живот даровав».

А без этой песни – без искренней веры в Воскресение Христово – веры в

Жизнь Вечную и «набухшие почки» на деревьях, и «зелени побег» смысл,

значение теряют. Без веры в Победу над смертью «разбит…

позвоночник» - уничтожена Сама Основа Жизни…

И с бессмысленной улыбкой

Вспять глядишь, жесток и слаб,

Словно зверь, когда-то гибкий,

На следы своих же лап.

Пожалуй, в этих строках слово «зверь», в отличии от «века-зверя» употребляется

в самом обычном смысле. Обычном, но трагическом – раненого зверя в предсмертной

агонии. Зверя, некогда большого и сильного, а ныне кровью истекающего. Скорбное

зрелище – и скорбный символ…

И кто же виноват, что «глядеть»

вперёд не на что и незачем?! Сами, от Истины

отрекшиеся, не внявшие «предупреждениям» великих русских писателей в

антинигилистических романах прозвучавших. (Прежде всего, имеются в

виду Ф.М.Достоевский и Н.С.Лесков).

И вот повсюду

Кровь-строительница хлещет

Горлом из земных вещей,

И горячей рыбой мещет

В берег тёплый хрящ морей.

58

Неслучайно первые две строки звучат дважды – почти в самом начале и перед финалом.

Кровь «хлещет горлом» - перед смертью - как у того зверя раненого. Потому что всё

на крови, на костях «строится», а не любовью созидается. Вспомнить хотя бы

уничтожение Храма, память о героях Войны со слугой антихриста - Наполеоном

хранившего и попытку возведения на месте убийства безобразного неоязыческого

«капища». (Не получилось, к счастью). Да сколько примеров таких - трагических...

И вот преисполненный скорби и столь «логический» финал:

И с высокой сетки птичьей,

От лазурных влажных глыб

Льётся, льётся безразличье

На смертельный твой ушиб.

Безразличие… значит, Небо от людей отвернулось?! Нет – люди отвернулись, посчитав,

как сказано в 13 псалме, в безумии своём, что небеса «пустые».

Так ка же можно ждать «участия» от Того, в чьё бытие не веришь?!

Финал скорбный, но Небеса от мира падшего всё же не отвернулись. Ведь есть, те, что,

несмотря ни на какие угрозы и внушения, верили и не отрекались «до смерти». Для кого

Воскресение Христово не «сказка», а Духовная Реальность и основа всего на земле

происходящего…

А потому… В следующей – завершающей главе.

Глава пятая вместо заключения «Из бездны к Небесам»!

Заблудился я в небе

- что делать?

Тот, кому оно

близко,- ответь!

Легче было вам,

Дантовых девять

Атлетических

дисков, звенеть.

Не разнять меня с

жизнью: ей снится

Убивать и сейчас же ласкать,

Чтобы в уши, в глаза и в

глазницы

Флорентийская била тоска.

Не кладите же мне, не кладите

Остроласковый лавр на виски,

Лучше сердце мое разорвите

Вы на синего звона куски...

И когда я усну, отслуживши,

Всех живущих прижизненный

друг,

Он раздастся и глубже и выше -

Отклик неба - в остывшую

грудь.

С этого четверостишия начинаются два единство составляющие стихотворения.

Заблудился – но не отчаялся – потому что в Небе, а не в беспросветной мгле,

не «на лестнице чёрной», не в лабиринте лагерей смерти или в лесу с вышками.

Прорыв, полёт, поиск истинного пути, духовное преображение и восхождение!

59

Невольно вспоминается знаменитое «Зеркало» А.А.Тарковского. Бесконечные,

тёмные, узкие коридоры типографии словно безысходность, словно «ад» на земле.

И выход только один – Любовь.

Так и в этих загадочных произведениях О.Э.Мандельштама – от мглы и

храмы

уничтожающего «тарана», «чёрных лестниц» и «сброда тонкошеих вождей», «труса,

хлипкой грязцы» и «зверем» ставшего «века» к Небесам!

Снова приходит мысль о том, что многие произведения Поэта-Мученика напоминают

картины, которые увидеть, понять, постичь можно только на расстоянии – и не только

в пространстве, но и во времени. Кстати, и знаменитое есенинское «большое видится

на расстоянье» тоже о времени – возможно, о духовном взрослении.

Как некий вывод, итог жизненного пути звучат и многие произведения Поэта, Крестный

Путь России, разделившего. А эти строки созданы в окаянном тридцать седьмом – за год

до смерти в пересыльном лагере... Вот уж поистине – дано великим, много выстрадавшим

видеть за границами земного бытия…

«Тот, кому оно близко,- ответь!». К кому же обращается лирический герой, явно,

считающий себя «неофитом»? Кому Небо «близко»?! Конечно же, Святым, Угодникам

Божиим! И вопрошает их поэт вместе со своим лирическим героем. И звучит «вопрос»

сей словно «Все Святые. Молите Бога о нас». О Богопознании, о Спасении…

Очевидно, отразилась в произведении и Тайная Вечеря, которой посвящено одно

из самых трагических произведений – мы уже говорили о нём. Отразился, очевидно, и

глубоко символический образ Тернового Венца – повторяться не стоит.

Главное, что Небо больше не безразлично к людям, что есть надежда… На что?! На то,

что

«раздастся

и

глубже

и

выше

-

отклик

неба

-

в

остывшую

грудь».

Что прекращение земного бытия не конец – что есть «продолжение» - в Небе. Потому что

Небо «откликнулось»…

А самое главное, что отразил поэт, как и многие другие - великие, духовное восхождение,

лирическим героем совершаемое. Восхождение, отразившееся и в Русском Осмогласии –

потому что музыка и стих неделимы, даже если стихи на музыку не положены.

А у О.Э.Мандельштама

большинство великих произведений

в «ритме вальса»

создано…

Но, как мы помним, состоит произведение из двух неделимых по

сути частей. И вот - продолжение - не только литературного текста,

но и восхождения.

60

Заблудился я в небе — что

делать?

Тот, кому оно близко, — ответь!

Легче было вам, Дантовых

девять

Атлетических дисков, звенеть,

Задыхаться, чернеть, голубеть.

Если я не вчерашний,

не зряшний,

Ты, который стоишь надо мной,

Если ты виночерпий и чашник —

Дай мне силу без пены пустой

Выпить здравье кружащейся

башни

Рукопашной лазури шальной.

Голубятни, черноты, скворешни,

Самых синих теней образцы, —

Лед весенний, лед вышний, лед

вешний —

Облака, обаянья борцы, —

Тише: тучу ведут под уздцы.

Снова много загадочных образов, снова, наверное, можно сказать о дохристианских

символах, смыслом Священного Писания наполненных.

Прежде всего, конечно, «виночерпий и чашник», который «стоит над» лирическим

героем, да и над всеми, конечно. Если в предыдущем стихотворении

обращается

лирический герой к «тем, кому» небо «близко», то здесь к тому, кто «над» - к тому, кто

выше. Значит, снова «используя» образ первых веков Христианства, обращается поэт

к Самому Создателю!

Обращается, потому что «не вчерашний, не зряшний» - а духовно обновлённый, хоть

немного начинающий понимать суть и смысл бытия.

Дай мне силу без пены пустой

Выпить здравье кружащейся башни

Рукопашной лазури шальной.

«Дай мне силу» быть причастным Вечному Мирозданию, причастным Небу!

А образ тучи, которую «ведут под уздцы», стал, возможно, отражением Последней -

Самой Загадочной Книги Писания, в которой явлено Откровение. Ведь под уздцы

ведут коня.

Позволю себе предположить, что здесь – в контексте творчества поэта и времени, когда

создавались эти загадочные строки, стала «туча» образом некого преддверия. Сейчас

сядет всадник на коня, чтобы потом произнести знаменитые слова: «Иди и смотри» и

снять печать с Книги Жизни…

В стихотворении, созданном несколькими годами раньше, стремился лирический герой

быть причастным Вечной Руси - её многострадальной истории.

Я за это всю жизнь прохожу хоть в железной рубахе

И для казни петровской в лесу топорище найду.

Да и само название «Сохрани мою речь» говорит о том же.

61

А теперь причастность Небу. Вроде бы ни слова о России - но написать

такие строки мог только истинно русский поэт, сердцем «видевший» суть с нами

происходящего

и

готовый

на

жертву.

В

следующем

году

земная

жизнь

О.Э.Мандельштама оборвалась…

Я скажу это начерно, шепотом,

Потому, что еще не пора:

Достигается потом и опытом

Безотчетного неба игра.

И под временным небом

чистилища

Забываем мы часто о том,

Что счастливое небохранилище -

Раздвижной и прижизненный

дом.

Эти - созданные в том же кровавом тридцать седьмом строки стали духовным завещанием

поэта, разделившего скорби многострадального Отечества нашего и принявшего

мученическую кончину.

И пусть «чистилища» в православном понимании нет – это скорее всего символ.

Главное – помнить о том, что Царствие Божие «нудится», завоёвывается жертвенным

служением – независимо от времени земного бытия.

И что «назначенье поэта», как и любого, в этот мир пришедшего, «открывает»

Господь.

Литература.

1.

Кошемчук Т.А. «Русская литература в христианском контексте».

2.

Сборник поэзии Серебряного века Москва 1995год

3.

«Сохрани мою речь» - сборник произведений О.Э.Мандельштама

4.

Н.М.Тарабукин «Смысл иконы».

5.

Трубецкой Е.Н. «Три очерка о русской иконе»

62

6.

Программа из цикла «Библейский сюжет»канала «Культура», посвящённая

О.Э.Мандельштаму «Иосиф Аримафейский»

7.

Собственная сертифицированная методическая разработка творческого занятия

«Русский путь»

8.

Собственная публикация «От любомудрия к Истинному Христианству.

Краски Вечного

Мироздания, отразившие

«Свет Незакатный».

(Поэзия И.А.Бунина…и не только его)

О радость красок! Снова, снова

Лазурь сквозь яркий желтый сад

Горит так дивно и лилово,

Как будто ангелы глядят.

Отчего же такая радость?! Без сомнения, от созерцания Творения Божьего! Сквозь

земной сад «горит» Божественным огнём Небо - и глядят на Божий мир ангелы. Синий

цвет, бездонная глубина небес, твердь небесная, которую можно созерцать очами

63

плотскими, возводит к Миру Горнему, к «жилищу» сил бесплотных, поющих Славу

Нашему Общему Отцу и Создателю.

«Смысловая гамма иконописных красок - необозрима, как и передаваемая ею

природная гамма небесных цветов. Прежде всего, иконописец знает великое

многообразие оттенков голубого - и темно-синий цвет звездной ночи, и яркое

дневное сияние голубой тверди, и множество бледнеющих к закату тонов светло-

голубых, бирюзовых и даже зеленоватых». Так писал в знаменитых «Трёх очерках

о русской иконе» истинно русский мыслитель, страдалец – князь Е.Н.Трубецкой, имя

которого ныне известно многим. И хоть в статье речь идёт не об иконах, а о русском

литературном пейзаже, слова эти столь же «актуальны» - тем более, если говорить

о поэзии Ивана Алексеевича Бунина. Многие стихи его как будто «раскрашены»,

вернее – «расцвечены». А синий цвет, кажется, - один из самых главных в творчестве

поэта, о чём будет сказано далее.

И вот в приведённом в самом начале произведении для лирического героя с ангелами

неразрывно связан пейзаж ранней русской осени, столь любимой многими поэтами.

И даже ангельский мир воспринимается через цвет.

Удивительно – вроде бы нет в русском языке наречия «лилово»,

да и сам лиловый цвет получается от сочетания синего вовсе

не с жёлтым. Однако, речь не о мольберте художника, а, как уже

очевидно, о бесконечной «палитре» красок

мироздания, отражающих и мир духовный, незримый человеческим оком.

И снова перед нами знаменитые «Три очерка», отражающие, словами самого же

автора, «умозрение в красках» и соединяющие «два мира».

« …голубым представляется …тот общий фон неба, на котором развертывается

бесконечное разнообразие небесных красок, - и ночное звездное блистание, и пурпур

зари, и пурпур ночной грозы, и пурпуровое зарево пожара, и многоцветная радуга, и,

наконец, яркое золото полуденного, достигшего зенита, солнца».

Все эти образы, так или иначе, воплотились и у И.А.Бунина.

О радость радостей! Нет,

знаю,

Нет, верю, господи, что ты

Вернешь к потерянному раю

Мои томленья и мечты!

И

«возвращается» лирический герой,

созерцая

вечную «палитру»

земных красок, подаренную нам Самим Творцом!

64

Обратимся же снова к «палитре» поэзии И.А. Бунина – и столь любимому им синему

цвету.

Березы желтою резьбой

Блестят в лазури голубой,

Как вышки, елочки темнеют,

А между кленами синеют

То там, то здесь в листве сквозной

Просветы в небо, что оконца

Как и в приведённом ранее произведении, перед читателем предстаёт сочетание синего

с жёлтым – с «золотым». И снова ранняя осень – лучшее время для

философского размышления о сути земного бытия, для осмысления

своего духовного опыта. Конечно, сразу же невольно вспоминаются

и «хрустальный день», и «лучезарные вечера», и

«чистая и

тёплая лазурь»,

«льющаяся» с небес, столь ярко описанные

Ф.И.Тютчевым. (Именно образ осеннего сада, с которого начата

статья, и эти с детства запавшие в душу образы, созданные поэтом девятнадцатого века,

натолкнули автора книги «Смысл иконы» -

Николая Михайловича Тарабукина

на понимание того, что София – это «Предвечный замысел о мире и его судьбах» -

и в книге об иконографии целую главу он посвятил философии пейзажа).

Есть в светлости осенних вечеров

Умильная, таинственная прелесть…

(Ф.И.Тютчев. «Осенний вечер»).

И снова образ тихой и светлой осенней природы, наполненной неземным светом,

пробуждает чувство религиозное, мысль о «божественной стыдливости страданья»,

присущей каждому «разумному существу» - тому, для кого дух и душа не абстрактные

категории!

Великий русский мыслитель двадцатого века Иван Александрович Ильин сказал,

что истинно великое произведение искусства создаются там, где проносятся «веяния

Духа Божьего»,

даже тогда, когда в произведении внешне нет ничего церковного

и религиозного. Вряд ли эту мысль стоит оспаривать – тем более, применительно

к русскому пейзажу – в том числе и литературному. Только «диапазон» «духовного» и

«душевного» может быть очень большим – и даже всего лишь два приведённые здесь

примера яркое тому свидетельство. А потому стоит внимательнее вчитаться, вернее

даже, - всмотреться в созданный И.А.Буниным образ. Здесь можно узреть и отсвет

неба, отражённый в русском осеннем пейзаже, и даже символ иконостаса - «оконца» в

Царствие Небесное, о которых писал убиенный большевиками священник и философ

Павел Александрович Флоренский. Хотя внешне перед читателем предстаёт лишь

осенний лесной пейзаж.

А теперь перед нами созданный тоже И.А.Буниным пейзаж весенний:

* * *

Раскрылось небо голубое

65

Меж облаков в апрельский день.

В лесу все серое, сухое,

И паутиной пала тень.

Змея, шурша листвой дубовой,

Зашевелилася в дупле

И в лес пошла, блестя лиловой,

Пятнистой кожей по земле.

Сухие листья, запах пряный,

Атласный блеск березняка...

О миг счастливый, миг

обманный,

Стократ блаженная тоска!

О чём же «тоскует» лирический герой? И как тоска может быть «блаженной», да ещё и

«стократ»?! Может, если научиться «переживать красоту», которая вне нас и понимать,

что мы когда-нибудь уйдём, покинем этот мир, а эта красота будет вечно!

Настанет день – исчезну я

А в этой комнате пустой

Всё то же будет: стол, скамья

Да образ древний и простой.

И так же будет залетать

Цветная бабочка в шелку,

Порхать, шуршать и трепетать

По голубому потолку.

И так же будет неба дно

Смотреть в

открытое

окно,

И море

ровной

синевой

Манить в простор пустынный

свой.

Это размышление лирического героя И.А.Бунина не столь «будоражащее» душу, но,

по сути, о том же. И «любимый» синий цвет, кажется, «вытесняет» все остальные – даже

потолок становится голубым, символизирующим небо.

А сказал о таком «переживание красоты » тот, кому, по словам современников, как

будто бы в насмешку над

русским шовинизмом Господь даровал

совершенно удивительное видение русской природы - И.И.Левитан. И,

конечно, даровал ему Господь и «видение» вечной «палитры» природы.

А потому, даже глядя на сочетание столь ярких и «радостных» цветов,

невольно ощущаешь щемящую грусть. Это можно с полным правом

сказать и о картинах великого живописца, и об удивительной, прекрасной

русской лирике.

А ещё «стократ блаженная тоска» при созерцании небесной синевы невольно

напоминает и «тоску мимолётности»

И.Ф.Анненского.

(Само приведённое ниже

стихотворение называется «Закатный в поле звон», а «тоской мимолётности» можно

назвать мироощущение лирического героя большинства произведений основоположника

Серебряного века).

В блестках туманится лес,

В тенях меняются лица,

В синюю пустынь небес

Звоны уходят

молиться...

Звоны, возьмите

66

меня!

Сердце так слабо и сиро,

Пыль от сверкания дня

Дразнит возможностью мира.

Что он сулит, этот зов?

Или и мы там застынем,

Как жемчуга островов

Стынут по заводям синим?..

Синева небес не только наводит на столь присущие

И.Ф.Анненскому мысли

о быстротечности земного времени, но и передаёт ощущение трепета перед тайным,

неизведанным, перед тем, что ожидает нас и что никому из нас неведомо. (А заодно –

и отражает философскую суть символизма как литературного направления).

Грустит о небесной синеве, о невозможности приблизиться к ней

и лирический герой В.С.Соловьёва, созерцая красоту Альпийских

гор:

Синие горы кругом

надвигаются,

Синее море вдали.

Крылья души над землей

поднимаются,

Но не покинуть земли.

А в другом стихотворении упоминаемого уже И.Ф.Анненского «По снегам бежит

сиреневая мгла» - символ мечты и устремлений лирического героя. ( Вспомним

довольно близкий цвет – лиловый, через который лирический герой И.А.Бунина

ощущает присутствие ангелов).

И снова перед нами цвет зримого неба уже в строках грузинского поэта Николоза

Бараташвили, переведённых Б.Л.Пастернаком:

Цвет небесный, синий цвет,

Полюбил я с малых лет.

В детстве он мне означал

Синеву иных начал.

Подчёркнутые слова в лишних объяснениях не нуждаются – в произведении же

отразился тот самый «диапазон» «духовного» и «душевного», о котором говорилось

ранее.

Синева «сопровождает» лирического героя на всех этапах жизни – это – «цвет любимых

глаз»,

и «цвет мечты»,

и

«краска высоты»,

а потом и

«легкий переход в

неизвестность». Лирический герой как будто «растворяется» в синеве Вечности - потому

что «в этот голубой раствор погружен земной простор», а значит, и все мы – и наша

земная жизнь, неотделимая от неба!

И снова «смотрит» небо и на лирического героя И.А.Бунина, и на читателя – а на

всё окружающее нас мироздание «ложится отблеск голубой»:

Ещё и холоден и сыр

Февральский воздух, но над

садом

Уж смотрит небо ясным

взглядом,

И молодеет Божий мир.

67

И пейзаж, как и у многих писателей, важен не сам по себе, а именно как некая

причастность:

Нет, не пейзаж влечёт меня,

Не краски жадный взор

подметит,

А то, что в этих красках светит:

Любовь и радость бытия.

Радость земного бытия показана как преддверие «бытия» Вечного – иначе, всё на земле

вообще лишается смысла!

Но вот земное бытие завершилось – и над усопшими, по сложившейся веками

духовной, благочестивой традиции, родственники читают Псалтирь.

«Псалтирь»

-

и один из поэтических шедевров И.А. Бунина. Великое Таинство перехода в иной мир

здесь тоже воспринимается через цветовую гамму – вечное «соседство» синего с золотым:

Бледно-синий загадочный лик

На увядшие розы поник,

И светильники гроб золотят.

И прозрачно струится их чад.

- Дни мои отошли, отцвели.

Я бездомный и чуждый земли:

Да возрадует дух мой господь,

В свет и жизнь облечет мою

плоть!

Если крылья, как птица, возьму

И низринусь в подземную тьму.

Если горних достигну глубин. –

Всюду ты, и всегда, и един:

Укажи мне прямые пути

И в какую мне тварь низойти.

Можно, наверное, сказать, что эти два столь важных в иконографии цвета преддворяют

мир незримый для созерцания, недоступный для понимания для нашего грешного

сознания.

А теперь пришло время всмотреться в цвет, наиболее ярко отражающий и красоту

земли, и некоторые чины Небесной Иерархии, - зеленый:

Там, в полях, на

погосте,

В роще старых берез,

Не могилы, не кости -

Царство радостных

грез.

Летний ветер мотает

Зелень длинных, ветвей –

И ко мне долетает

Свет улыбки твоей.

Не плита, не распятье –

Предо мной до сих пор

Институтское платье

И сияющий взор.

Разве ты одинока?

Разве ты не со мной

В нашем прошлом, далеком,

Где и я был иной?

В мире круга земного,

Настоящего дня,

Молодого, былого

Нет давно и меня!

68

Память – это ведь тоже ведь отражение Вечности. Не потому что не верит

лирический герой в Жизнь Вечную – об этом речи вообще быть не может – а потому, что

здесь и сейчас он как будто снова соединяется со своей возлюбленной, с которой их

разлучила смерть. И не только с ней, но и собственной молодостью. А образ русской

берёзы, окрашенной лучами заходящего солнца, «зелень длинных, ветвей» ещё и ещё

раз напоминает о том, что любовь сильнее смерти - и что любившие здесь, на земле,

встретятся там – в Вечности. А потому и погост изображён не как символ скорби, а, судя

по всему, как преддверие этой встречи.

Всё темней и кудрявей березовый

лес зеленеет;

Колокольчики ландышей в чаще

зеленой цветут;

На рассвете в долинах теплом и

черемухой веет,

Соловьи до рассвета поют.

Скоро Троицын день, скоро песни,

венки и покосы...

Все цветет и поет, молодые

надежды тая...

О весенние зори и теплые майские

росы!

О далекая юность моя!

Чем-то похожие образы и размышления. Прежде всего, конечно, зеленью берёзового леса,

символизирующего Россию. А потому в этом

произведении

уже зелёный цвет

«господствует» над остальными.

Однако, нежная зелень берёзовых ветвей для русского сознания ещё и нераздельно

связана с радостным, праздничным храмом, украшенным на Троицын День.

Удивительное

произведение! Зелёный цвет берёзовых ветвей связал воедино и воспоминание, и

«молодые надежды», и Праздник – один из главных для всего Православного Мира. Сам

же Праздник как будто «присутствует» не сам по себе, а как неотъемлемая часть русской

А в произведении «Троица» «гирлянды молодых березовых ветвей», приносимые в

храм

простыми

крестьянами,

становятся

символом

смирения,

покаяния и любви к Господу!

Твой нынче день настал,

усталый, кроткий брат,

Весенний праздник твой и

светлый, и

спокойный!

69

Ты нынче с трудовых

засеянных полей

Принес сюда в дары простые

приношенья:

Гирлянды молодых березовых

ветвей,

Печали тихий вздох, молитву и

смиренье.

И «земной» зелёный цвет соединяется с «небесными» - синим и золотым.

Для того, очевидно, чтобы отразить единство Неба и земли.

Гудящий благовест к молитве

призывает,

На солнечных лучах над нивами

звенит;

Даль заливных лугов в лазури

утопает,

И речка на лугах сверкает и горит.

А ещё и «янтарный блеск свеч» сливается с лучами солнца. И становится совершенно

ясным, даже почти физически ощутимым, что одухотворённая красота русского

пейзажа является преддверием Красоты Вечной, Духовной. От глаз и ушей – к сердцу, к

душе – а потом к Духу! Потому что, как писал упоминаемый в самом начале И.А.Ильин,

«человек должен духом одухотворить и себя, и природу»

«То, что свершилось на небе, свершилось и на земле» - писал Святитель Николай

Сербский

в книге, название которой как нельзя более связано с одухотворённой

пейзажной лирикой, - «Моление на озере». И, кажется, как нельзя более перекликаются

его слова с образами, явленными в этом стихотворении И.А. Бунина – и не только.

Цвет голубой и цвет зеленый,

Что боле радости виной?

Иль тот небесный, отдаленный,

Иль этот близкий нам, земной?

Я разрывался в раздвоеньи,

В непостоянстве, как во зле,

Искал порою утешенье

То в небесах, то на земле.

Цвета, любимые доселе,

Причина тишины и бурь, -

Жизнеликующая

зелень

И

духоносная

лазурь

.

Душе! Едино на потребу!

Мимоходящим отболей!

… И снова радуемся небу,

Не забывая о земле.

Этой нераздельной связи, отражённой в цветовой гамме, в «палитре» Вечности,

посвящено и приведённое здесь произведение небезызвестного Иеромонаха Романа.

А без этого единства нельзя увидеть, услышать, ощутить, понять, говоря его же словами,

«примиренье неба и земли», от которого «дышится, как плачется, отрадно».

Кажется, можно было бы на том и завершить – только начали мы с удивительной

поэзии И.А.Бунина - ею и завершим. Только прежде, чем приблизиться к финалу,

думаю, следует вспомнить об одном посвящении автору.

В дыму зеленом ивы...

Камелии - бледны.

Нежданно торопливы

Шаги чужой весны.

Томленье, воскресанье

Фиалковых полей.

И бедное дыханье

Зацветших миндалей.

70

По зорям - все краснее

Долинная река,

Воздушней Пиренеи,

Червонней облака.

И, средь небес горящих,

Как золото, желты -

Людей, в зарю летящих,

Певучие кресты.

Строки эти принадлежат не самому воцерковлённому, да и просто

благочестивому поэту – З.Н.Гиппиус. Однако,

насколько

же

удалось автору этих строк проникнуть в суть бунинской поэзии –

в его ощущение цвета как неотъемлемой части Вечности!

Да и, наверное, дело тут не только в гениальности поэзии

И.А.Бунина. Нельзя не увидеть в этих строках духовного подъёма,

полёта, устремления ввысь, которое, можно сказать, «совершается» на глазах у читателя.

И называется стихотворение «Крылатое», что говорит само за себя. (Кроме главной

идеи, в нём отразилась и суть символизма как литературного направления – однако, это не

главное). И в этом «полёте» не только лирический герой, а, наверное, все, для кого

духовная реальность, Жизнь Вечная не пустая выдумка, не сказка, а именно «реальность».

«Полёт» от ив, «фиалковых полей» и долины к «горящим небесам» и Кресту, который,

по словам не раз упоминаемого Е.Н.Трубецкого, - «огненный язык», которым всё

завершается! И этот духовный подъём тоже воспринимается через вечную цветовую

гамму Мироздания!

«Иконописная мистика - прежде всего солнечная мистика

в высшем, духовном значении этого слова. Как бы ни были

прекрасны

другие

небесные

цвета,

все-таки

золото

полуденного солнца - из цветов цвет и из чудес чудо. Все

прочие краски находятся по отношению к нему в некотором

подчинении и как бы образуют вокруг него «чин». Перед ним

исчезает синева ночная, блекнет мерцание звезд и зарево ночного пожара. Самый

пурпур зари - только предвестник солнечного восхода. И, наконец, игрою солнечных

лучей обусловливаются все цвета радуги: ибо всякому цвету и свету на небе и в

поднебесье источник - солнце».

Удивительно, но создаётся впечатление, что

этот отрывок из знаменитых

«Трёх очерков» как будто «иллюстрирует» произведение З.Н.Гиппиус – или, наоборот,

но составляют они единое целое. Однако, между их создание разница в несколько лет, да

и вряд ли авторы были похожи своим духовным воззрением. Просто, видимо, есть вечные

темы и образы, при обращении к которым, пусть и на время, но отступает личное

мировоззрение,

уступая

место

Главному

и

Вечному.

Рискну

предположить, что это – тот самый случай.

А

завершить

размышление

о

духовном

начале

русского

литературного пейзажа и роли цветовой гаммы, думаю, будет логично

шедевром И.А.Бунина:

71

И цветы, и шмели, и трава, и

колосья,

И лазурь, и полуденный

зной…

Срок настанет — Господь

сына блудного спросит:

«Был ли счастлив ты в

жизни земной?»

И забуду я все — вспомню

только вот эти

Полевые пути меж колосьев

и трав —

И от сладостных слез не

успею ответить,

К милосердным Коленам

припав.

Многоцветье мира дольнего отражает Мир Горний – и

связь эта

неразрушима до Конца Времён. Потому и пробуждает в

нас

самые высокие чувства русский пейзаж – отражая в

земных

красках Вечное и Непостижимое!

Литература.



И.А.Бунин «Свет незакатный» - стихи и предисловие.



И.А.Бунин «Тропами потаёнными» - стихи и предисловие.



И.Ф.Анненский «Кипарисовый ларец» - стихи и предисловие.



З.Н.Гиппиус «Тихое пламя» » - стихи и предисловие.



Ф.И.Тютчев «Волшебные струны» - стихи и предисловие.



Антология поэзии Серебряного века - стихи и предисловие.



Иеромонах Роман «Благословен молитвы час» - стихи и предисловие.



Е.Н.Трубецкой «Три очерка о русской иконе».



П.А.Флоренский «Иконостас»



И.А.Ильин «Я вглядываюсь в жизнь».



И.А.Ильин «Путь духовного обновления».



Н.М.Тарабукин «Смысл иконы»



«Белый город» Левитан И.И.



«Великие художники» Шишкин И.И.



Собственная сертифицированная статья «Успение и Преображение в русской литературе

на примере творчества Ивана Алексеевича Бунина» из книги «Боговдохновенная русская

литература».

Собственная сертифицированная статья

«Лето Господне русской природы» —

часть 1-я «Воскресшая, обновлённая, торжествующая природа» из книги «Боговдохновенная

русская литература»

72